ПОТЕМКИН В. Ф.

 

СТОЛОГИЯ  “РУССКАЯ  ЖИЗНЬ, ИЛИ  ВСЕВЕДЕНИЕ”

                                                 

КНИГА 1.  “ЗАПИСКИ  ГРИГОРИЯ  РАСПУТИНА”

 

1.

         Графиня Елена Владимировна Колычева самозабвенно любила свою дочь Ирину. Старшая Колычева каждодневно с одной и той же просьбой обращалась в вечерней молитве к богу:

         – Боже, прошу тебя, пусть Ирина будет всегда со мной! Прошу тебя еще, сделай жизнь ее счастливой!

         Когда графиня так говорила, против ее воли перед глазами возникали пирсы Севастополя и корабль, на котором она уехала, точнее сбежала с одно годовалой дочерью из окончательно захваченной большевиками России. О, ей еще повезло. В 1910 году муж, вечная ему теперь память, когда они отдыхали в Италии, купил дом в Риме. Другие русские эмигранты скитались по чужим углам, а ее убиенный красногвардейцами супруг словно бы предвидел гражданскую войну и ужасный исход, позаботившись о семье.

         Елена Владимировна смотрит на тринадцатилетнюю Ирину и щемящая тоска разрывает сердце, ибо дочь в исступлении кричит по-итальянски:

- Я не буду учить противный русский язык! Он мне совсем не нужен. Не собираюсь в большевистскую Россию, чтобы меня там убили.

         Графиня пытается своим показным спокойствием разрядить напряжение:

         – Садись и внимательно слушай. Как обычно, ровно час  буду читать вслух “Войну и мир” Толстого.

         – Но я не хочу! – отвечает Ирина.

         Крикливой итальянской речи дочери все время противостоят выдержанные русские фразы матери:

         – Можешь не хотеть, но слушай.

         Ирина затыкает пальцами уши. Мать подходит и нежно разводит руки дочери:

         – Глупенькая, ты же русская, русская, ты должна знать свой родной язык.

         – Нет, я итальянка, я итальянка! Мне исполнился только год, когда мы уехали из России. Моя родина – Италия.

         – Не уехали, а сбежали, – уточняет графиня.

         – Но если бы мы остались, нас убили?!

         – Конечно.

         Ирина снова кричит исступленно:

         – Ненавижу Россию!

         – Разве яблоня может ненавидеть другие яблони, яблоневый сад?!

         – Я не яблоня!

         – Ты моя вишенка. Без России у тебя не будет счастья. Наш род тысячелетний. Выучишь русский язык, бог даст, может, побываешь на Родине. Не вечно же быть большевистскому игу!

         – Не хочу туда. Боюсь.

         – Не бойся. Тебе еще нужно вырасти. Выйдешь замуж за хорошего русского человека.

         – Нет, только за итальянца!

         Графиня делает вид, что смиряется:

         – В том твоя женская воля. Но потом пожалеешь.

         Вдруг удачная мысль приходит в голову матери:

         – Ты помогла бы мне разобрать архив отца. Я вывезла все его бумаги.

         – Но я не читаю по-русски!

         Графиня делает вид, что не замечает последних слов. Дочь изучает в привилегированной итальянской школе французский, английский и португальский языки, где уж тут  до письменного русского.

         – Самое ценное в бумагах твоего отца – это записки его друга Григория Ефимовича Распутина.

         – Омерзительный тип, – морщится Ирина.

         – А ты прочти их и узнаешь, каким человеком был отец Григорий.

         – Даже не подумаю.

         Елена Владимировна постоянно ищет нужный, педагогический тон с дочерью:

         – Ты очень красивая. Красивые не должны быть глупыми. Глупость при физической красоте очень заметна. Но скоро, поверь, твое детское недомыслие спадет, как листва осенью.

         Ирина также хочет убедить мать в важности собственных интересов:

         – Мечтаю стать модельером, создать замечательную коллекцию женской одежды. Хочу ходить в тунике или кимоно.

         – А чем плох русский сарафан?

         – Фи! Еще сменю имя на Ирэн, а фамилию переиначу на Колчини.

         – Глупышка, ты, конечно, можешь поступить, как хочешь. Но однажды тебя охватит ужасная тоска, и ты поймешь, что душа твоя русская, станешь ночами плакать...

         Ирина торжествует, как бы выигрывая извечный спор с матерью:

         – Ничего этого не произойдет. А записки Распутина продам. Они мне не нужны.

         – Ты хорошая девочка, но любишь показаться плохой. Сказывается твой подростковый возраст с еще неустойчивой психикой.

         Ирина победоносно:

         – Я стану модельером!

         – Не возражаю. Конечно, ты должна научиться зарабатывать деньги собственным трудом.

         – И научусь!

         – И в кого ты такая?

         – В саму себя!

 

2.

         В сентябре 1916 года Распутин резко ускорил запись мемуаров и мыслей о жизни. По-видимому, он уже чувствовал близкую смерть. Кроме того, его хороший друг граф Борис Павлович Колычев торопил с приведением в порядок мироощущения Распутина.

         – Тебе необходимо описать свою жизнь полностью, – убеждал Распутина граф, – только тогда поймешь ее суть и назначение и начнешь мыслить еще  более широко.

 

Григорий Распутин

 

         Кабинет Распутина. За столом сидит Акилина Никитична Лаптинская, из которой Распутин изгнал беса. Лаптинская проживает у Распутина в качестве секретаря. Всем своим знакомым Распутин дает клички. Лаптинскую называет Мушкой. Она и похожа очень на мушку: подвижная, надоедливая и одновременно бесцветная, отвернешься - и лицо  не вспомнишь.

         Григорий Ефимович в  ярко голубой шелковой рубахе навыпуск, черных шароварах и малиновых полусапожках кружит вокруг стола, заложив большие пальцы рук за красный кушак. Он диктует свои записки:

         – Пиши, пиши, дорогая Мушка. Когда мне приходится какую-нибудь работу письменную делать с Мушкой, если она записывает всякие мои мысли, то  чувствую, что она не только мои слова пишет, но и от своей души добавляет. Точно одно мы с ней думаем. Вот. А когда записывала моя дочь Варюша, то вижу, что от нее в моей работе ничего нет. Ее рука пишет, а голова не думает.

         Мушка очень довольна таким отношением к ней Распутина:

         – Спасибо, Григорий Ефимович, за ваше понимание меня.

         – Не перебивай, а знай себе пиши. Вот. Мои записки, пока я живой, ни

один человек, кроме Мушки, не увидит.

         Мушка рдеет от гордости:

         – Спасибо, Григорий Ефимович, за доверие.

         – Не перебивай, повторяю, а пиши грамотно и складно. Итак, мои записки, пока жив, ни один человек не должен видеть. А храниться они будут у графа Колычева. Он из моих друзей самый честный. Ох, если бы рука моя, как и Мушки, по бумаге бегала. Какие бы слова умные записал. И не те слова, что я царям говорю, а они, цари, мне говорят, и не те слова, что сказывают мне наши управители, которые, как потаскушки, тут кувыркаются. А те, которые я сказать обязан, те слова, от которых их должно в жар кинуть. Вот.

 

Григорий Распутин

 

Да, обида моя, что мысль моя, слово мое, а идет через чужие руки. Вот. Пока слово произнесется, оно уже в другую краску окрасится.

         Опубликовать мои записки спустя три раза по двадцать пять лет... Сколько это, Мушка, будет?

         – Семьдесят пять.

         – Вот. Значит, опубликовать их через семьдесят пять лет после моей смерти.     

Мушка чуть не плачет от жалости:

         – Живите долго, Григорий Ефимович!

         – Не перебивай, а пиши, – говорит, не замечая  мушкиных опухших глаз, Распутин. – Это было вступление. Первую главу назовем “Откуда почет придет”. Сознаюсь, всегда почет любил. И много думал о том, откуда почет придет. Знал, что мне его ожидать неоткуда. После большого размышления постиг, что почет, сила большая, через три двери входит: через большое богатство родовитое, через удаль разбойную и через...  женщину. Вот.

         По сердцу Мушки резанула тревога о том, поймут ли потомки правильно эту мысль ее кумира:

         – Насчет женщины писать не буду, пропущу. Не правда это! Третий     путь – через дух.

         – Да как ты смеешь править меня, да еще на глазах моих?! – кричит на Мушку Распутин. – Правду хочу написать. Так я тогда думал. А будем сочинять сказки, то вся сегодняшняя газетная ложь обо мне правдой окажется.

         Мушка безропотно согласна с любым мнением Распутина. Она пытается полностью передать в тексте все слова отца Григория, включая вульгаризмы и матерные слова:

         – Хорошо, Григорий Ефимович, буду писать дословно, только вы помедленнее говорите, чтобы могла лучше вдуматься.

         – Ох, Мушка, – вздыхает Распутин, – хорошая ты монашка, моему делу преданная, но не могу я медленнее, побыстрее пиши, скоро убьют меня, не успеем записки до конца сделать.

         Мушка не выдерживает и плачет:

         – Да что вы, Григорий Ефимович. Живите долго. При такой-то охране,  кто  вас убьет?!

         – Моим врагам охрану купить, что тебе из-за стола встать. Сегодня шубу подает, а завтра – нож в спину.

         – Страсти-то какие.

         – Пиши себе, знай, да поскорее. И слезы вытри. Итак, значит, через три двери почет входит. Вот. Роду я малого, бедности большой. Одним словом, жук навозный.                    

         Мушка возмущается:

         – Вовсе вы не жук, а тем более навозный.

         – Мушка, убью! Пиши, как говорю. Для потомства рассказываю. Слово изменишь, вся мысль потеряется. Значит так, жук я навозный. На разбойное дело не гожусь. Не пойду на злое: у меня всегда к человеку жалость большая. Да и что человек? Клоп. Раздави, вонять будет. И решил: моя дорога к почести через бабу. Как решил, так и действовать по плану стал.

         Мушка насупилась:

         – Не пишет рука такое, Григорий Ефимович. Наговариваете вы на себя. Шли вы дорогой правильной через дух ваш, благие деяния.

         Распутин успокаивает ее:

         – Если ты знаешь, то и читатель будущий поймет. А надо писать, как

было. В молодости согрешил, а потом всю жизнь каяться должен. Вот.

         Русский мужичок, хоть в бедности и убожестве, а все же побубнить любит. Мужичок умнишко свое завсегда щекочет. Мы духом бунтари. Мужику мало сходить в церковь, лбом в пол стучать. Ему особого бога дай, и не близкого и понятного, а туманного и заковыристого. А потому, если такого бога мужик не нашел, то тело, оно милее станет. А через кого мужик бабу ищет? Всего больше через саму бабу. Почему? А потому, что в бабе дух живой, шуму она много делает. А без шума почести не совершить.

         А уж пошуметь женщины всегда готовы. Только свистни, враз откликнутся. За собой деревню поведут. И вера в женщине мягкая. Как я до такой мысли дошел, так и начал действовать через женщин. Вот.

         – А я думаю так, Григорий Ефимович. Многие женщины с возрастом, особенно достигшие земного успеха, убеждаются, что люди, которые им прежде вредили, приносили горе, становятся сами через вред тот несчастными, подвергаются ужасным ударам судьбы. На самом деле это общий закон духа: женщин обижать нельзя. И вы, отец Григорий, познали этот закон. И когда встречаете новую женщину, сопереживаете ей. Речь идет не о плотском влечении, а о единении душ. Ну, а если вы кого из женщин отвергаете, бездуховных, умом болезненных, то они начинают ненавидеть вас лютой ненавистью. Поэтому третий ваш путь к почету – на самом деле духовный путь.

         – Умная ты очень, Мушка, – хвалит Распутин своего секретаря. – Нет ничего для мужика слаще, как любить Царицу. Был я много раз наедине с ней, носил на руках во время припадков, чтобы успокоить, но никогда не пытался овладеть ею, хотя мог совершить акт безнаказанно. В силу того Царица доверяет мне безоговорочно. Мушка, перестань, не пиши это про Царицу!

         Лаптинская теребит нос в задумчивости:

         – Значит, правда у вас разная бывает: для себя одно, для потомков другое.

         – Хорошо, записывай полностью все, что говорю. Что еще могу сказать о женщинах?

         Если я откажу ей, женщине, у нее жизнь будет сломлена. Она станет думать, что есть в ней изъян, тосковать начнет. А так она расцветет. Коли с задней мыслей ко мне подбирается, хлопочет за кого-то, то границы хлопот она сама определяет. Силой никого не возьму, так как то величайший грех. А

потом, после меня, чувственность у них возрастает.

         Если пчела с длинным хоботком опылит цветок, то и другие  пчелы с уже короткими хоботками на этот же цветок сядут, и много их будет. К сладкой бабе все мужики тянутся, но в начале кто-то ее медом намазал.

         Мушка на всякий случай предупреждает:

         – Записываю, как говорите, слово в слово.

         – Спасибо. А еще, Мушка, думаю о том, кто мои записки издаст через семьдесят пять лет. Хорошие или плохие люди будут?

 

 

3.

         Хотя Елена Владимировна Колычева по наследству имела от мужа дом в Риме и денежные счета в итальянском, французском и швейцарском банках, но любому среднему капиталу без новых притоков даже при малых расходах приходит с временем конец, особенно в условиях войны. Вклады обесценились, пришлось продать дом, только швейцарский счет графиня смогла сохранить, да и то наполовину.

         К началу мирного времени дочь Елены Владимировны стала очень красивой женщиной, и был момент, когда Ирина Борисовна чуть не уехала с американским офицером из союзных войск, вошедших торжественно в Рим, но что-то не сладилось. Тогда молодая графиня полностью окунулась в мир моды и взяла себе псевдоним Ирэн Колчини.

         У Ирэн был хороший природный вкус, отточенный долгим трудом. Начиная с подросткового возраста, ей нравилось рисовать людей в разных необычных одеждах, придуманных именно ею. Мечтая стать знаменитым модельером, Ирэн очень много работала, что позволяло довольно часто устраивать небольшие выставки ее моделей. Поскольку число хороших модельеров в Риме всегда велико, то Колчини с ее избыточной фантазией совершенно не вызывала интереса.

         Но однажды Ирэн повезло. Одна из ее коллекций, а, скорее всего, сама русская очаровательная графиня, живущая в Италии, понравилась некоемому американскому журналисту. Он написал восторженную статью, которая пришлась по сердцу нескольким американским производителям женской одежды. На Колчини посыпались из-за океана блестящие деловые предложения. Ирэн рискнула и поехала в Америку. Там неожиданно для себя победила на местном конкурсе “высокой моды” – моды для богатых людей. Ирэн стала популярна. У нее начали одеваться жены политиков, финансовых воротил, кинозвезды и женщины-бизнесмены.

         Колчини хотела побольше поднакопить долларов, чтобы открыть в Риме собственное дело, но вдруг мать сообщила, что  долго не проживет. Вернувшись в Италию, Ирэн, уже опьяненная успехом и начавшейся известностью, решила форсировать создание собственного дома моделей. Нужны были деньги и много денег.

         Ухаживая за матерью, которая из-за болезни ног почти перестала ходить, Ирэн отважилась спросить ее:

         – Мама, как ты думаешь, за сколько мы можем продать записки Распутина? Может быть, тысяч сто долларов нам дадут?

         Елена Владимировна пристально посмотрела на дочь. Помолчав, сказала:

         – Записки отец Григорий передал твоему отцу на хранение с просьбой о публикации через семьдесят пять лет.  Итак, его жизнеописание может быть опубликовано в 1991 году, но не ранее. Иначе, со слов Распутина, они принесут вред. Думала, ты в тот год опубликуешь их, выступив в качестве издателя. Вся прибыль была бы твоя. А сейчас всего лишь 1949 год.

         – Мама, деньги нужны именно теперь. Я нахожусь на самом взлете карьеры. А в 1991 году мне будет семьдесят лет.

         Елена Владимировна вздохнула:

         – Умру, поступай, как хочешь. Ведь не смогу тогда помешать тебе. Но лучше исполни волю этого божиего человека.

         На следующий день Ирэн отнесла записки Распутина в фотоателье, и при ней около шестисот страниц рукописи были сфотографированы. Получилось двадцать пленок. Свернув их в единый рулон, Колчини вложила его в металлическую круглую коробку с герметичной крышкой. Затем коробку заложила в землю на дно большого горшка с любимым ею цветком Гете.

         Чтобы оценить стоимость записок Распутина, Ирэн зашла на аукцион антиквариата. Она спросила эксперта:

         – Не подскажете, сколько могут примерно стоить дневники старых русских политических деятелей, например, Николая Второго, Столыпина или, скажем, Распутина?

         – Приносите, оценим и, если нас заинтересует, выставим на аукцион, – равнодушно ответил эксперт. – Все зависит от того, подлинные ли они, от количества страниц, сохранности...

         Однако в глазах его Ирэн увидела запрятанный волей в самую глубину зрачков живой интерес.

         – Я модельер, – сказала Колчини, – шью на американскую элиту. Одна дама хочет продать эти рукописи и попросила меня узнать цены в Европе.

         – Не берусь точно судить, но цены в Америке выше. Зачем ей Европа?

         – Не знаю. Может быть, в Америке нет особого интереса к данным политикам?!

         – Оставьте свой телефон, – предложил эксперт, – знаю  писателя, который интересуется периодом Николая Второго. Часто у нас покупает разные раритеты той эпохи.

         Немного поколебавшись, Ирэн продиктовала телефонный номер. В конце концов, она ничем не рисковала.

         Откуда было знать молодой графине, что записки Распутина по приказу Сталина НКВД разыскивал во всем мире уже более двадцати лет.           

4.

         Сентябрь 1916 года. Мушка и Распутин. Распутин пьет вино. Опрокинул за воротник три стакана.

         Мушка жалостливо просит:

         – Батюшка, не пей много.

         – Не понимаешь ты, Мушка, до конца души моей. Вино язык мне развяжет. О молодости своей говорить хочу. Пиши! Глава новая пойдет. “Как поймал вора”.

         Было мне 12 лет. Заигрался со старшим братом Мишей на берегу Туры. Сибирская река эта серьезная. Стал тонуть Миша, а я, значит, его спасать. И оба должны были погибнуть. На счастье проходящий мужик, вечная ему благодарность, спас нас. Вот. Однако же Миша заболел и умер от простуды. Я кое-как выжил, но началась горячка. В начале прошла, потом снова навалилась. Неделями я был в забытьи. Чтобы за мной всегда смотреть, сделали мне постель на кухне за печкой.

         Иногда вечером приходили гости, пили водку, ели, обсуждали новости села Покровского. В тот день они говорили шепотом, чтобы меньше беспокоить меня, а я лежал с закрытыми глазами лицом к стене. Душа моя плакала по Мише, брату.

         А минувшей ночью у одного бедного жителя украли единственную лошадь. Мы все ямщики там, занимаемся извозом, а остаться без лошади, значит, пропасть. Они сидят, говорят, а я вдруг почувствовал, что один из них и есть вор. Встал я в белой рубашке до пола, подскочил к одному здоровенному мужику, залез к нему на плечи, он терпит, не поймет в чем дело, а я уселся ему на шею и как закричу: “Петр Александрович! Петр Александрович! А ведь ты украл коня! Ты вор!” Он меня осторожно опустил на пол, а я бил его кулачками в грудь: “Ты вор! Ты вор!“

         Отец мой и мать очень возмутились.  Другие тоже. Не наказали меня, что больной. А ночью Петр Александрович вывел со своего двора ворованного коня. Мужики подсмотрели и избили его до потери сознания. Потом пришли к моему отцу и говорят: “А ведь, Ефим Андреевич, устами твоего больного сына бог вора обличил.“

         После того случая мужики на меня стали смотреть иначе, не так, как на других подростков. Глядели, словно в задумчивости. Вот.

Портрет Григория Распутина

 

         Мушка не выдерживает и спрашивает:

         – А как вы, Григорий Ефимович, почувствовали, кто вор?

         – Сам не знаю. Но вот понял. Уж больно сильно он вора, то есть самого себя, ругал. А теперь, Мушка, я опущу жизнь мою до женитьбы на Прасковьи Федоровне Дубровиной. Самая темноокая и стройная она была. Хоть и женился, а продолжал ходить в трактир, где пил, плясал и пел. А она терпела, дорогая моя.

         А теперь новая глава. “Как стал исцелять.”

         Было такое. У одного купца дочь Соня росла дурочкой. Вековушкой прозвали. Родители были богаты и говорили: “Ничего не пожалеем, только бы вылечили.” Им обидно. Одно дитя, и такой конфуз. А Соня то сиднем сидит, то во все горло кричит, то мужику, если подвернется, проходу не дает.

         Пришел я к матери Сони и говорю: “Покажи болящую-то, может, помогу“. Мать, конечно, в сомнении. А болящая вышла, зверем ревет. Я ее тихо так за руку взял, посадил, по голове погладил. В глаза ей гляжу, глаз не спускаю. А Соня так тихо, со слезами, говорит: “Маменька, это мой спаситель пришел“.

         Мать от ее разумной речи задрожала. Много лет от дочери человеческого голоса не слыхала, а тут такое. Стал я Соню лечить. Через три недели девонька здорова была. Веселая, эх, ягода-малина. Вскоре и замуж по моему приказу выдали. С того дня обо мне большой разговор пошел. Стали звать целителем да молитвенником. Начали все приставать: “Чем лечил? Какой травой или водой?” А я уже тогда понял, что человеку чем непонятней, тем дороже. И на все вопросы у меня ответ: “Не травой, не водой, а словом лечу“. Вот.

 

5.

         Тино Лунго, один из главных сотрудников НКВД в Италии, был удивительно красив. Из-за густых и длинных ресниц его темные глаза в любой ситуации казались выразительными, одухотворенными и страстными. Томный взгляд Тино заставлял женщин грезить о нем, а мужчин ненавидеть в качестве явного любовного фаворита, которому и усилий особых не нужно, чтобы овладеть понравившимся объектом в юбке.

         Узнав от рядового агента о возможном существовании мемуаров Распутина в семье графинь Колычевых, Тино Лунго выбрал наиболее быстрый вариант захвата записок путем показного ограбления квартиры. Такое действие, несмотря на его решительность, казалось наиболее безопасным. Если бы записи Распутина обнаружились, то тем самым Лунго доказал  Кремлю свой высокий профессионализм. С другой стороны, при неудаче ограбление есть всего лишь ограбление, которое никто не будет связывать с работой советской спецслужбы.

         Когда Ирэн Колчини утром ушла в салон шить свои модели, то Лунго с тремя подручными проник в помещение. Они связали лежащую в постели старую Колычеву, заткнув ей рот и завязав глаза. Записки Распутина нашлись довольно быстро. Все архивы графа лежали в одном месте, в нижних закрытых ящиках книжного шкафа. Такой большой удачи Лунго не ожидал.

         Но возникла новая серьезная проблема: знакомы ли с содержанием текста Распутина сами Колычевы. Лунго отчетливо понимал психологию своих хозяев. Распутинское предсказание гибели большевизма никто не должен был точно знать. В коммунистической верхушке ходили лишь весьма смутные слухи о том, что после гибели Распутина по его пророчеству Россию семьдесят пять лет станут грызть крысы, которые затем будут уничтожены духовно свободными людьми. Поэтому ему, Тино, следует допросить старуху. Конечно, она подтвердит знакомство с мемуарами Распутина. Но тогда придется ее уничтожить. Произойдет уже не простое ограбление, а грабеж с убийством. Другого пути нет.

         Тино взял в руки фотографию Ирэн Колчини. Он давно мечтал о такой женщине. Если убить мать и жениться на дочери, то он получит замечательное прикрытие в своей разведывательной деятельности. С Ирэн, женой-модельером, можно совершенно свободно перемещаться по всему свету, не вызывая подозрений.

         – Смотрите, – обратился Лунго к своим сотрудникам. – Я заворачиваю, не рассматривая, записки Распутина в бумагу, кладу в пакет и заклеиваю его. Мы все должны подтвердить в случае необходимости, что никто из нас эти записи не читал. А теперь нужно допросить графиню и убить ее так, чтобы потом думали, что она скончалась от испуга или инфаркта, в общем, сама.

 

6.

         Зимняя дорога в еловом лесу. Тишина. Ветви деревьев неподвижны. Григорий Распутин босиком идет по снегу. На нем легкий зипун, за спиной – котомка, на плече – палка, на конце которой закреплены сапоги. Распутин сосредоточен. Он как бы один во всем мире. Он испытывает себя. Ноги давно замерзли. Вот еще один шаг босиком во вред дьяволу, вот еще один.

         Распутин не видит, что сзади него из лесу на дорогу вышли три волка. В сорока метрах перед ним появляются еще два матерых зверя. Григорий оборачивается, понимает, что окружен стаей. Садится на дорогу и спокойно, вынув из за пазухи теплые портянки, надевает сапоги. Встает, несколько раз подпрыгивает, чтобы сапоги удобнее сели. Волки медленно с обеих сторон приближаются к нему, по-видимому, их  только несколько смущает палка в его руках.

         Распутин кладет палку на снег около ног и обращается к волкам, повернувшись спиной к лесу, так, чтобы его лицо и глаза видели все звери:

         – Ну, что, ребятки, давайте вас благословлю на ваше дело, вкусные, наверное, будут мои косточки.

         Спокойно крестит волков, в начале матерых, потом малолеток. Снимает шапку, а затем с шеи крест. Крест опускает в головной убор и кладет шапку на землю.

         – Смелее, ребятки, где вы еще сегодня сможете наесться мясом?! Вот.

         Волки садятся и смотрят на Распутина.

         – Смелее, говорю же вам. Я ваше дело благословил. Вот.

         Вожак стаи встает и проходит в метре мимо Григория, за ним – волчица. Волчица обнюхивает шапку и скалит зубы. Чувствуется, ей не ясно, почему вожак решил не трогать этого совсем неопасного, беззащитного человека. В недоумении молодые волки делают несколько шагов в сторону Распутина. Неожиданно вожак кусает в плечо одного из них. Стая удаляется трусцой.

         – Спасибо, ребятки! – кричит Григорий им вдогонку. – Век вас буду помнить. А тепло-то как! Ноги словно в бане побывали. Значит, еще можно побороться с дьяволом.

         Сняв сапоги, Григорий Ефимович Распутин снова спокойно идет босиком по зимней дороге. Наблюдавшая сцену белка вышла из оцепенения-наваждения, перепрыгнула с одной ветви на другую, и снег с зеленого дрожащего опахала заструился вниз белым облачком. Распутин, заметив боковым зрением зверька, повернулся к белке и крикнул:

         – Белочка, дорогая, благословляю тебя, живи весело, не забудь, где запасы на зиму оставила.

         Белка внимательно посмотрела на Распутина, потом, прыгая с ветки на ветку, достигла подножия и по мягкому снегу сделала несколько шажков к Григорию, крутя хвостом влево, вправо.

         – Прости, белочка, не до тебя мне, очень тороплюсь.

         Распутин громко хлопнул в ладони. Но белка не убежала. Он уходил, а она все смотрела ему вслед. Обернувшись снова, он крикнул издали рыженькому зверьку:

         – Благословляю тебя. Живи в этой жизни так, как тебе хотелось бы. А я так не могу. Ради других живу. И так тяжело. Вот. И почему, ребятушки-волчатушки, вы не попробовали мои косточки?!

 

7.

         Великий князь Николай Николаевич, высокий, худой, с седыми усами и бородой, и Распутин рассматривают вдвоем охотничьи ружья князя. Распутин только что завершил рассказ о встрече с волчьей стаей.

         Николай Николаевич Романов от души безудержно смеется:

         – Отец Григорий, ты хочешь заставить меня, классного охотника, поверить, что ты положил палку, а волки разбежались.

         Распутин крестится:

         – Во истину, все было так, как поведал. Вот.

         Воспользовавшись минутой, Николай Николаевич делает Распутину выговор:

         – Ты неблагодарный человек, Григорий. Познакомил тебя с императором, чтобы с твоей помощью, через тебя влиять моими умными советами на него. А ты затеял собственную игру. Берегись! Волки не тронули тебя, а мои собаки загрызут. Мне только свистнуть.

         Довольный Распутин смеется:

         – Чувствую, ты царем хочешь стать. Советы твои Папе зло несут. Ты думаешь, чем хуже Папе, тем тебе лучше. А только это не так. Или в стране будет, как задумал Папа, или ураган подхватит ее и снесет все высокие головы.

 

Великий князь Николай Николаевич

 

         Николай Николаевич в свою очередь смеется:

         – Только не мою!

         – Да, живучий ты. Близко к трону стоишь, дотянуться только осталось, а не выйдет.

         Николай Николаевич кричит, скаля зубы:

         – Прочь с дороги моей! Завтра пальцами щелкну, о всех твоих непотребных делах, хлыст, вся Россия узнает.

         – Не хлыст я, знаешь ведь. А обман против обманщиков обернется. И не сразу, конечно. А только чем позднее, тем сильнее стукнет. Вот.

         Николай Николаевич приходит в исступление:

         – Пошел вон!

         – Прощаю тебе на сегодняшний день злобу твою. Уймись, бог того хочет.

         – Пошел вон, раб!

         Распутин спокойно разводит руки:

         – Перед богом раб, перед Папой раб, а перед тобой – Человек!

         – Опусти глаза, Григорий! Тянет меня в тебя выстрелить. Только ружье поднять.

         – Не опущу! Но прощай, князь. О делах добрых подумай. Прощай.

 

8.

         1949 год. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Сталин и его помощник Поскребышев.

         Плотного тела, круглоголовый, Поскребышев докладывает:

         – Архив графа Бориса Петровича Колычева две недели назад доставлен из Рима. С рукописей сняты машинописные копии. Все материалы систематизированы.

         Сталин кругами ходит по комнате. Когда спрашивает, останавливается, словно прислушиваясь к собственным словам: 

                                                                     

И. В. Сталин

 

         – Кто разбирал архив?

         – Из лагерей привезли группу историков. Поселили под охраной на одном из объектов под Москвой.

         – Правильно!

         Поскребышев настолько хорошо изучил вождя, что прекрасно знает, о чем Сталин поинтересуется в первую очередь. Поэтому опережает вопрос хозяина:

         – Записки Распутина исследовал поселенный отдельно историк, только одна машинистка, также из заключенных, печатала с его слов.

         Сталин снова останавливается:

         – Нашли что-либо интересное у русского Нострадамуса?

         – В этой папке содержатся все отпечатанные материалы Распутина. Например, он предсказывает атомную войну в 1941 году.

         Сталин начинает размышлять вслух:

         – Ошибся, следовательно, на четыре года. Американцы развязали атомную войну в 1945 году. На основании каких слов можно судить, что Распутин действительно говорит об атомной войне, а не обычной с большими разрушениями?

         Поскребышев зачитывает нужное место:

         – Через двадцать пять лет после моей смерти наступит время войны между белыми и желтыми людьми. Тогда на небе появятся новые солнца, их слезы упадут на землю, как огненные искры, сжигая растения и людей. А затем воздух, который входит через рот в тело людей, принесет смерть. Ошеломленным желтым людям придется покинуть целые города и селения под натиском мертвого воздуха. Лоно многих женщин станет бесплодным, а другие начнут рожать чудовищ, которые не будут ни людьми, ни известными животными. Человек при жизни станет хрупким, как сухой лист, и кости его будут гнуться и трещать, как ветки. Земля

начнет родить лишь отравленную траву, а животные давать несъедобное мясо.

         Сталин удивляется:

         – Вот так Гришка! А обо мне что-нибудь написал?

         Умный Поскребышев вместо устного ответа на поставленный вопрос протягивает несколько страниц:

         – Посмотрите, например, эти.

         Сталин с улыбкой берет передаваемые  со скрытой опаской Поскребышевым листы и начинает читать. Губы диктатора быстро твердеют, взгляд становится жестким:

         – Кто в Италии был знаком с архивом Колычева?

         – Его жена, которая уже устранена органами, и дочь Ирина. Именно дочь захотела продать записки Распутина. Тогда на нее вышел наш агент «Монах», поскольку данные материалы входили в сферу ваших интересов. Монах сразу же очень удачно провел операцию по конфискации архива Колычева. Для будущего прикрытия Монах женился на молодой Колычевой, что резко расширяет его агентурные возможности.

         Сталин теребит кончик усов и думает, как поступить:

         – Эта молодая Колычева читала дневник?

         – Речь Распутина записывали слово в слово его близкие помощницы, но писали не очень разборчиво. По мнению Монаха, Колычева не знает содержания записок. В руках два-три раза держала, но вчитаться не смогла из-за плохого почерка в рукописи.

         Сталина интуитивно что-то тревожит:

         – Пусть Монах не спускает с нее глаз. А, может, Монах влюбился в нее и хочет неоправданно спасти, потому и женился? Доставьте Колычеву сюда, хочу посмотреть на нее.

         Поскребышев пытается нейтрализовать подозрения Сталина:

         – Колычева действительно интересная женщина, но, скорее всего, не в вашем вкусе. Она высокая и очень худая. Показывая свои модели одежды, сама выступает в роли манекенщицы. Лицо тоже худое, но вот глаза большие и прелестны.

         Сталин успокаивается:

         – Ладно, не станем только из-за красивых глаз перебрасывать графиню Колычеву в Москву. Но Монах отвечает головой за нее. Записки Распутина я забираю к себе, принесите также оригинал.

         Поскребышев на всякий случай интересуется:

         – Что делать с историками?

         Сталин отвечает, практически не задумываясь, автоматически:

         – С теми, кто читал Распутина, поступите, как положено. Остальным пусть добавят по пять лет.

         – Слушаюсь!

        

9.

         Акилина Никитична Лаптинская, последний секретарь Распутина, хочет понять для себя, чем Распутин руководствуется, излагая те или иные эпизоды из своей жизни с нарушением их хронологии. Казалось бы, удобнее повествовать о себе изо дня в день, из года в год, как сам жил. Поэтому она спрашивает:

         – Отец Григорий, а отчего вы про жизнь свою не так, как она во времени текла, рассказываете, а приводите сцены то из начала, то из конца, то из середины?

         – Не знаю, Мушка. Как душа хочет, так и вспоминаю. А душе верить нужно. Ох, как нужно.

         – Но тогда не получается последовательная биография.

         – Потомки разберут, Мушка, когда раньше, когда позже я что-то совершил. Мне главное в спешке работы  самое важное не забыть. Вот мысль моя и прыгает то вперед, то назад.

         А теперь пиши: “Как я полетел.“ Заголовок, значит.

         И понял я, что во мне сила большая, но что над силой той сам не властен. Укротить ее я не смог.

         Случилось раз в ночь под Вознесение Господне. Три дня и три ночи в посту и молитве провел. В лесу. Подальше от жилья. Молил в слезах Господа: “Уподоби, Господи, Вознесение Твое узреть с чистым сердцем!”

         Стою, молюсь, простер руки ввысь. Молюсь, слезы лицо моют. Вдруг восчувствовал, будто над землей поднимаюсь. Легкий такой стал, как пушинка. Ветерок тихий  волосы мне треплет. Такая сладость, такое сияние, что сердце радость целиком охватывает. И ничего я не понимаю, не осознаю, только шепчу: “Спаси и помилуй! Спаси и помилуй!“

         Где я был, долго ли, не знаю. Только в полдень очутился на другом берегу Туры. А реку эту мне не переплыть. И лежал-то я на высоком суку, меж двух ветвей. Как не свалился, не расшиб голову, не знаю. Лежу, солнышко огнем в глаза палит, а в руке крест у меня. Крест маленький, деревянный, будто только что из свежей бересты сделан.

 

Григорий Распутин

        

Поглядел вниз и думаю: “О, Господи, как на землю спущусь?“ Прижал крест к устам и легко, как птица, на землю опустился. Что сие было? С той поры с этим крестиком не расстаюсь. Господи, Спаситель мой, Ты избрал меня милостью Своею, аки хлебом насытил. Тебе одному поклоняюсь.

         Входит Вырубова, самая близкая подруга императрицы. У этой фрейлины особая статная красота, которую полнота не портит, а даже усиливает. Вырубова спрашивает, как бы извиняясь:

         – Не помешала, отец Григорий?

         Распутин целует Вырубову в щеки:

         – Не можешь ты мне никогда помешать, Аннушка дорогая.

         – Чем занимались, если не секрет?

         – Да вот диктую Мушке свои записки.

         Вырубова проявляет настороженность:

         – А не опасно? Выкрадет кто-нибудь, а потом допишет свое, злое, да опубликует. Ведь у тебя, отец Григорий, многое пропадает.

         В разговор вмешивается Мушка:

         – А мы листки прячем. Кладу в свой сундук, да запираю на ключ.

         – С сундуком стащат. Лучше в сейфе банковском держать. Заполнили целую тетрадку, да отнесли.

         Распутин гладит Вырубову по плечам:

         – Умница, ты, дорогая Аннушка. Так и делать будем. Слышишь, Мушка, так лучше сбережем мысли мои-то. Вот.

         Мушка не соглашается, у нее свой резон, хранить записки Распутина для нее почетно:

         – А банкиры копию могут снять и продать кому-либо.

         Вырубова не возражает:

         – Ну, ладно, что-нибудь еще придумаем. А я за тобой, отец Григорий, заехала. Мама тебя ждет.

         – Так ты могла, Аннушка, позвонить, – удивляется Распутин, – зачем так беспокоилась?

         – Могла, конечно. Но ходят слухи, что покушение на тебя готовят. Боимся отныне, что в случае телефонного звонка могут где и подстеречь.

         Распутин не унывает:

         – Чему быть, тому не миновать. Человек предполагает, а бог располагает. Не боюсь я этих извергов. Лишь бы Папу не тронули, а меня вместо него пусть. Не жалко.

         Мушка сразу плачет, у нее всегда глаза на мокром месте:

         – Не говорите так, Григорий Ефимович, беду накличете.

         – Ты, Мушка, те слова, что мы сейчас наговорили, как Аннушка пришла, не пиши. Не нужно сие потомкам знать. Супостатов мы не боимся. Много чести им, если о них говорить, а тем более писать.

 

10.

         Санкт-Петербург. Начало марта 1907 года. Гостиная дворца на Английской набережной. Владелица дворца Милица Николаевна замужем с 1889 года за великим князем Петром Николаевичем и имеет от него четверых детей. Она беседует со своей гостьей Анной Александровной Танеевой, фрейлиной Большого императорского двора, двадцати трех лет.

         Милица говорит с показной доброжелательностью, в душе завидуя возникшей дружбе между императрицей и Танеевой:

         – Я очень рада, что Ее Величество содействовала вашей помолвке с лейтенантом Вырубовым.

         – Наша свадьба состоится через месяц.

         – Ее Величество предложила мне познакомить вас с Распутиным еще до вашей свадьбы, чтобы отец Григорий предсказал вашу семейную жизнь. Ее Величество заботится о вас.

         Анна соглашается:

         – Ее Величество очень добра ко всем.

         – Григорий Ефимович Распутин скоро появится. А вы ответьте, не трудно ли вам служить Ее Величеству?

         – Совсем не трудно.

         Милица пытается выяснить интересующую ее причину доверительного отношения Императрицы к Танеевой:

         – А как вы служите Императрице?

         – Служу, как умею. Дочерей Ее Величества обучаю рукоделию; помогаю делать уроки, если затруднения возникают; участвую в совместном чтении.

         – Слышала, вы и молитесь вместе с Императрицей?

         – Да, такое иногда происходит.

         – Говорят, вы разучиваете с Императрицей оперные арии и романсы?

         – И такое случается. Главное, чтобы у Ее Величества было спокойно на душе.

         Милица Николаевна продолжает пытать Танееву:

         – Конечно, Императрица не каждому доверит ухаживать за своими дочерьми и Наследником, когда они болеют. Вам же позволяют бессменно находиться при них. Почему?

         – Вы преувеличиваете мое участие. Я делаю, что могу, как сердце велит. Мне не трудно.

         – После замужества вам придется много времени уделять мужу.

         Анна соглашается:

         – Придется.

         Появляется дворецкий:

         – Пришел Григорий Ефимович Распутин.

         Хозяйка командует:

         – Просите отца Григория.

Григорий Распутин

 

         Анна теребит руки:

         – Очень волнуюсь.

         – Это даже хорошо. Прошу вас не удивляться, я всегда христосуюсь с ним.

         – Да, – говорит Танеева, – Знаю, что братское лобзание выражает дух единения и любви.

         Распутин, худой, с изможденным лицом, в черной сибирке, троекратно целуется с Милицей Николаевной и пронзает глазами Анну:

         – А ты хороша собой. Слышал, Витте назвал тебя за глаза “пузырем от сдобного теста“. Обидеть граф хотел, да, гляжу, не вышло. Ты точно, как сдоба, вкусна, ароматна и волнительна.

         Анне сразу становится легче. Она чувствует доброжелательность к ней Распутина:

         – Придворные меня еще за спиной “устрицей” зовут.

         Распутин поясняет Танеевой:

         – Не могут по настоящему укусить, вот и бесятся. А ты их прощай. Говори про себя, прощаю вас, грешных. Что у них за оружие? Известно – сплетня. Столько сплетен на тебя вывалят, что никогда не отмоешься. Таков удел праведников и их верных слуг.

         Милица заставляет вспомнить о своем присутствии:

         – Анну Александровну еще “толстухой” злые языки обзывают.

         Распутин доволен:

         – А эта кличка совсем не обидна, а даже похвальная. Женщина толстой должна быть, мягкой, тогда и перина не нужна  мужику. Да не красней ты, краса-девица.

         Простодушная Анна прямо задает интересующий ее вопрос:

         – Буду ли я счастлива в замужестве, Григорий Ефимович?

         – Я ведь благословить тебя пришел, чтобы семейная жизнь твоя счастливой стала. Благословить-то, благословлю, да, посмотрев на тебя, уже знаю, что не сложится замужество твое. Вот.

         Анна пугается, ее сердце начинает учащенно биться:

         – Отчего так?

         – У каждого человека свой удел. Кому семьянином хорошим быть, а кому верным слугой царским. Долго мужа не выдержишь, через полгода сбежишь.

         Анна краснеет:

         – Почему?

         – Когда муж хорошо ласкает, широко любит, а потом бьет, жена стерпит; но когда только бьет, даже животное не выдержит.

         – Напугали вы меня, Григорий Ефимович. Что же мне и замуж не выходить?

         – Нет, выходи! На то есть царское повеление. Перечить нельзя. Ведь совет царский от добра тебе дан. Исполни его. Что стоит жизнь твоя по сравнению с волей Царицы-Матушки?!

 

11.

         Вернувшись вечером домой и обнаружив мать мертвой, Ирэн Колчини впала в оцепенение. Она ничего не могла ответить ни врачам, ни полиции, ни соседям. Сидя в кресле, она то плакала, то спрашивала кого-то:

         – Почему? Почему? Почему?

         Именно тогда появился Тино Лунго. Напомнив Ирэн, что его направил к ней эксперт аукциона антиквариата, Лунго принял деятельное участие в судьбе сироты. Уже утром в некоторых

римских газетах был помещен написанный им довольно значительный некролог о смерти старой графини Елены Колычевой. Много теплых слов говорилось о ее постоянной бескорыстной помощи обездоленным русским эмигрантам.

         Лунго напомнил Ирэн, что по православному обычаю ее мать должна быть погребена на третий день после смерти. Он купил участок земли недалеко от входа на кладбище, и в короткий срок был сооружен склеп из стальных плит в форме русской часовни. Также Лунго привез Ирэн траурное платье, черные вуаль и шляпу. По его заказу был изготовлен металлический гроб, покрытый дубовым деревом.

         Оцепенение не сошло с Ирэн и в день похорон. Она стояла, словно неживая, а Лунго после слов священника произнес речь, в которой напомнил о тысячелетии рода Колычевых, единственным представителем которого остается молодая графиня. Он призвал присутствующих всемерно помогать сироте. Русская римская знать, собранная вместе великолепными пригласительными билетами, заказанными Лунго с типографским набором в тексте не только имени и отчества, но и всех титулов, званий и регалий, прослезилась.

         Ирэн не была удивлена поведением этого очень красивого итальянского писателя на русскую монархическую тему. Лунго появился как ангел-хранитель в самое нужное время. И она безоговорочно стала доверять ему.

         После похорон Лунго сказал Ирэн:

         – Ирэн, вы – сирота, в ближайшие дни вас ожидает неминуемое страшное одиночество. Многие захотят поживиться за ваш счет. Кому-то приглянутся ваши деньги, кому-то – тело. Я тоже сирота, но уже давно, и знаю, как это тяжело. Поэтому договорился об оформлении нашего гражданского брака. Вот свидетельства и брачный контракт. Не торопитесь что-либо говорить. Хочу просто уберечь вас от жизненных невзгод. Мне ничего от вас не нужно, никогда не коснусь вас без вашего желания. Согласно контракту у нас раздельное имущество. Я не посягаю на ваши сегодняшние или будущие доходы.

         Ирэн внимательно посмотрела в страстные глаза Тино и только спросила: 

– Вы взяли себе графскую фамилию Колычевых?

         – О, нет! – затряс головой Лунго. – Горжусь своим рабочим происхождением!

 

12.

         Сентябрь 1916 года. Кабинет Распутина. Мушка записывает речь Григория Ефимовича, который, как обычно, ходит вокруг стола.

         Распутин диктует:

         - После того, как неведомой силой был поднят на небо, я стал помышлять о том, что меня избрал Господь не для игрищ бесовских, а для какого-то неведомого дела. Стал мыслить о том, кому свою силу отдавать? Во что и для чего?

 

Григорий Распутин

 

         Шел рано утром улицей, вижу, у дверей церковной паперти сидит женщина с младенцем и горько плачет. Я к ней:

         – О чем плачешь, милая?

         – Горе у меня, муж помирает. Ходила к доктору, без денег лекарства не получишь. Просила батюшку причастить, тоже, говорит, платить надо. А какая я плательщица, коли одни мои руки на шесть человек работают?! Четверо ребят, да нас двое, а муж третий месяц не встает.

         – Веди к больному, помогу, чем смогу.

         Привела. Лежит он, только по глазам видно, что живой, а так мертвец мертвецом.

         Спрашиваю: “Чем болен?” Узнал, что он два месяца на ноги не становился.

         – Не могу уже встать, ногам больно.

         Я ему ноги растер, спину растер. Дал крест, сказал:

         – Приложись к кресту и вставай, и иди с богом. Тебе работать надо, детей кормить.

         Встал и пошел.

         С того дня начал мне народ в ноги кланяться, христовым сыном величать. И пошла обо мне слава большая. Всюду только и разговоры, что про мои чудодействия.

         Особенно обо мне много говорили женщины. Их всего сильнее нужда бьет, и потому они скорее верят в божественное. 

         И мое имя разнеслось повсюду. Куда дует ветер, куда залетает птица, куда несется волна, туда приходила сказка про нового целителя Григория. Отовсюду шли ко мне и несли, как пчелы в улей, свои подаяния. Бери и дай свою молитву.

         Но ничего я не брал от людей. Ничего не просил. Ибо чист был в то время душой. “Накормите, прикройте, – прошу, – и больше мне ничего не надобно.“

 

13.

         В детских снах Ирэн Колчини Россия представлялась огромной паутиной с народом-мухами и большевиками-пауками. Повзрослев, она видела уже другие сны, видения надежды, в которых становилась известным модельером, а Россия отходила на второстепенный план.

         После смерти матери начала сниться мать, и снова гигант Россия вышла из подсознания. Мать говорила:

         – Меня убили большевики, чтобы похитить записки Распутина.

         Огромный черный паук терзал сердце матери, а потом в один прыжок достигал Ирэн, и она просыпалась в крике.

         Через полтора года Ирэн из благодарности легла в постель Лунго. Опытный ловелас взял ее легко и нежно, словно играючи, но чувства Ирэн не пробудились. Что-то сильное и неведомое запрещало Колчини любить своего мужа со всей страстью женского сердца. Это беспокоило ее, она искала в себе изъян, но Лунго успокаивал ее:

         — Бывают разные женщины. Одни способны получать полное удовольствие от любви только после родов, другие даже после климакса. Не думай ни о чем, а живи, как можешь.

         – Мне кажется, что нужно было сделать вскрытие, – как-то сказала Ирэн, – может быть, мать убили при ограблении.

         – Ничего бы это не изменило, – ответил Лунго, – никаких следов насилия полицией обнаружено не было. Из-за вскрытия могли бы задержаться похороны. Как жаль, что у тебя не осталось копий архивов твоего отца.

         – Да, не осталось, – задумчиво проговорила Ирэн, помня сама о фотопленках с записями Распутина, спрятанных в цветочном горшке. Она просто не могла думать о них без отвращения, а тем более возвращаться к такой болезненной для нее теме.

         Постепенно дела стали налаживаться, особенно у Лунго, который издал хорошо принятую итальянской общественностью книгу о жизни Николая Второго. Успешными были и шпионские дела Тино. Склеп Колычевых он умело использовал в качестве явки и почтового ящика.

         В 1953 году итальянская контрразведка вышла на след советского резидента в Риме. Лунго решили захватить в склепе во время передачи информации. Операция оказалась неудачной. Тино и его напарник убили трех агентов и долго отстреливались, запершись в пуленепробиваемом помещении. Тогда склеп забросали гранатами.

         В газеты информация о гибели Лунго не просочилась. Была выдвинута версия о перестрелке с бандой фальшивомонетчиков, лица которых не были опознаны.

         Однако следователь сообщил Ирэн Колчини, что ее муж был давним советским шпионом, но  сама она вне подозрений. Ей предлагалось ради собственных интересов хранить тайну о причине смерти мужа. На руки Ирэн выдали свидетельство о смерти Лунго от инфаркта. Служитель закона предупредил Колчини, что на нее могут попытаться выйти хозяева Лунго, чтобы прояснить ситуацию, но она должна обо всем молчать.

         Только теперь Ирэн все поняла. Убийца матери стал мужем дочери. Такого не придумаешь даже в бреду.

         – Мамочка, – плакала Ирэн, – прости меня, набитую дуру. Я сделаю все, как ты хотела: опубликую в 1991 году записки Распутина и выйду замуж за хорошего русского человека.

 

14.

         Второго января 1915 года в 17.43 на шестой версте от Петрограда на Царскосельской железной дороге произошло крушение поезда. На следующий день императрица Александра Федоровна Романова вызвала к себе Распутина:

         – Отец Григорий, мне кажется, что я виновата в несчастии Анны Вырубовой. Сознаюсь, желала ей смерти.

         – Знаю.

         Императрица почти кричит в гневе:

         – Какое право она имела грубо заигрывать с моим мужем? Ее приходилось все время осаждать. Мне надоело, я устала от нее. Решила удалить от двора и подумала: “Боже, убери без скандала от меня толстуху.” А на завтра произошла эта ужасная железнодорожная катастрофа, сразу погибло четыре человека, десять было тяжело ранено. Анечка оказалась при смерти. Я так испугалась. Неужели она пострадала из-за моего желания?

         Распутин спокойно констатирует:

– Да, Царица, твоя воля обрекла ее на тяжкое мучение, ибо Дух в первую очередь выполняет наказ самодержцев.                                

Императрица Александра Федоровна

 

         Императрица, немного успокоившись, спрашивает:

         – Я – плохая, отец Григорий?

         – Очень хорошая, потому что мучаешься за других.

         Александра Федоровна плачет:

         – Когда княгиня Гедройц, главный врач моего лазарета, сообщила, что у Анечки многочисленные переломы обеих ног и тазобедренных костей, я сказала себе, что если умрет Анна, умрет и Наследник, так как много злых людей желают ему гибели. И я, прося у бога смерть Анечки, тем самым открыла дверь для смерти своего сына Алексея.  Я умоляла тебя спасти Анну и тем самым закрыть дверь опасности к моему сыну. И ты спас ее. Спасибо тебе.

         – Мне было не трудно, ибо ты тоже молилась в те минуты о ее спасении. Благодарю тебя также.

         – О, Григорий, как хорошо ты понимаешь меня.

         Распутин поясняет:

         – Твоя душа чиста, доброта твоя видна, словно на ладони. Аннушка останется теперь до конца  жизни верной подругой тебе.

         Императрица сквозь пелену слез интересуется:

         – Говорят, как только ты появился у постели бредившей Анечки, она неожиданно для всех тут же вернулась из забытья и улыбнулась тебе.

         Распутин подтверждает:

         – Ее душа ждала меня.

         – А что ты ей сказал?

         – Я шепнул: “Крепись, Аннушка, ты не умрешь!”  И прочел важные для нее молитвы.

         Александра Федоровна радуется:

         – Как хорошо, что ты есть у меня, у моей семьи. Ты – наш спаситель.

         – Спаситель – один, это – Бог и Сын Божий. Хотя в Священном Писании то слово употребляется и о людях, но я – не спаситель, а ваш друг.

         – Ты очень скромный, отец Григорий.

         Распутин интересуется:

         – Чувствую, ты еще о чем-то хочешь спросить меня?

         – Скажи, я красивая? Любит меня муж?

         – Красивой женщине мешает ум, а умной – красота. Ты уже стала очень умной, и Папа гордится твоим умом и не может жить без него. Красота твоего лица и тела превратилась в красоту души. Вот.

         Императрица кокетливо:

         -Значит, я безобразна?

         – Нет, ты прекрасна. Но краса твоя уже другая. Смотришь на тебя и видишь твою прекрасную душу.

         – Спасибо.

         – Тебе, Мама, спасибо, что дозволяешь глядеть на тебя и говорить с

тобой.

         – Ты всегда умеешь успокоить меня. Мне стало так хорошо.

         Распутин словно подводит итог беседе:

         – Добрый человек всегда спокоен, ибо душа его умиротворена.

 

15.

         В октябре 1952 года на 19 съезде Всесоюзной коммунистической партии большевиков с основным докладом выступил Георгий Максимилианович Маленков. Данный факт означал, что Маленков еще при жизни Сталина официально становится его преемником. Маленков также уже обладал правом подписи за вождя.

         Дряхлеющий Сталин передал Маленкову записки Распутина для секретного изучения, потом вызвал к себе:

         – Этот стервец Гришка написал, что вначале во главе крыс, которые начнут пожирать Россию, будет лысая крыса, а потом усатая. Усатая крыса – это, значит, я. Но далее он сообщает, что после смерти усатой крысы стаю крыс возглавит крыса-дворянин, а затем крыса-шут. Крыса-дворянин – это ты, а крыса-шут – это Никитка Хрущев. Перед тем, как отвечать, скажи мне, Георгий, веришь ли ты в бога?

         – Я верю в Высший мировой разум, а он и есть бог людей.

         – А веришь ли ты тогда в коммунизм?

 

Г. М. Маленков

 

         Маленков некоторое время думает, потом одутловатое лицо его еще более расплывается от удачно найденного сравнения, позволяющего связать бога и коммунизм:

         – Я верю в коммунизм. Коммунистическая идея есть составляющая часть направленного движения Высшего разума.

         Сталин с удовольствием свидетельствует:

         – Ты очень умен, Георгий!

         – Не умнее вас, – льстит вынужденно Маленков.

         – Может, и не умнее, пропадешь без меня, но в технике ты образованнее. Власть правителя Советского Союза стоит на трех китах: партии большевиков, карающих органах и промышленниках. Промышленную группу ведешь ты, органы – за Берия, партия – за Хрущевым. После смерти усатой крысы вы передеретесь.

         – Да, – соглашается Маленков, – передеремся. Поэтому живите, как можно дольше.

         Сталин насупливается:

         – Не зависит жизнь уже от меня. Устал. Мало что интересует. Вот и передаю свой груз тебе. Поэтому после меня, усатой крысы, будет править Союзом крыса дворянская. Хрущев все уши мне прожужжал о твоем дворянском происхождении.

         – Мои предки из Македонии, затем попали в Оренбуржье, а дворянство обрели в верной службе России.

         Сталин кладет руку на плечо Маленкова и пристально смотрит в глаза:

         - Даю слово, Георгий, что в течение года уберу с твоего пути Берия и Хрущева. Нравится мне твоя деловая хватка. Народ устал от борьбы, дело ему нужно, чтобы жить хорошо, не прожекты, а дело. А это ты умеешь, доказал.

        

16.

         Сентябрь 1916 года. Петроград. Кабинет Распутина. Беседуют Григорий Ефимович Распутин, Анна Александровна Вырубова и Акилина Никитична Лаптинская по прозвищу Мушка.

         Распутин жалуется Вырубовой:

         – Аннушка, плохие люди, революционеры сводят простых русских граждан с ума, наделяя их злобой и жаждой чужого добра. Из меня они сделали образ грязного, развратного, бесстыжего, безграмотного мужика, лжепророка, оборотня, злого гения. С их слов, я есть Гришка-конокрад, Гришка-богохульник, Гришка-аферист, Гришка-чародей, Гришка-проклятие дома Романовых. Папу, Маму и меня они насмешливо называют Николашкой, Сашкой и Гришкой. Я, по их мнению, сектант-хлыст, человек-демон, человек-призрак. Столько грязи на одного меня. А я не могу, не смею отталкивать от себя всю эту грязь, ибо она предназначена для Папы и Мамы, так лучше пусть меня пачкает.

 

Антимонархическая листовка 1916 года

 

         Вырубова говорит очень ласково:

         – Отец Григорий, мы все сочувствуем тебе.

         Распутин несколько успокаивается:

         – Из моего дневника люди после моей смерти узнают истинную правду.

         Вырубова высказывает свое особое отношение:

         – А я не верю потомкам и всегда прошу Папу и Маму, чтобы уничтожали мои письма.

         Распутин соглашается:

         – Может быть, ты и права.

         Мушка резко возражает:

         – Нет, нет, Григорий Ефимович, вы должны описать всю свою жизнь, завершить начатое!

         Вырубова находит интересное на ее взгляд решение:

         – Отец Григорий, а почему бы тебе не указать в записках твои пророчества. Пусть мерзкая чернь узнает, что ее ждет.

         – Укажу, конечно, укажу.

         Вырубова философствует:

         – Я давно поняла, что встречи между людьми в нашей жизни совсем не случайны. Когда мне было шестнадцать лет в самом начале века, я очень серьезно заболела и даже впала в беспамятство. Во время кризиса, когда уже умирала, мне привиделось, что к моей кровати вдруг подошла Императрица Александра Федоровна, взяла меня за руку и сказала: “Деточка, ты не умрешь!” Видение Императрицы спасло меня от смерти. Произошло чудо. Ведь я не была даже знакома с Императрицей. Мой отец рассказал все Александре Федоровне, и она захотела сама благословить меня на окончательное выздоровление. Спустя два года я выдержала трудный экзамен при Петербургском учебном округе на звание домашней учительницы, а еще через год в 1903 году стала фрейлиной Большого императорского двора. Потом моя мечта сбылась, я подружилась с Императрицей.

         Распутин с большим удовольствием хвалит Вырубову:

         – Ты умница, Аннушка. Мама все беспокоится, что тебе трудно почти каждый день ко мне ездить на автомобиле из Царского Села и взбираться с твоими больными ногами на третий этаж.

         Вырубова страстно восклицает:

         – О чем ты говоришь, отец Григорий?! Ты спас мне жизнь. Я вечная должница твоя, как и Императрицы.

 

17.

         В середине пятидесятых годов Ирэн Колчини была уже признана законодательницей итальянской моды для богатых женщин. Поэтому неудивительно, что дважды она получала ежегодный приз “Лучший модельер одежды высшего класса”.

         Одной из ее удачных моделей стало экстравагантное платье “ночная пижама”. На изысканных приемах Старого и Нового Света можно было тогда встретить модниц в “ночных пижамах” Ирэн.

         Часто корреспонденты газет спрашивали Колчини:

         – Как возникают в вашей голове модные силуэты?

         – Очень люблю красиво одеваться и часто начинаю выдумывать какое-нибудь новое необычное платье для себя. Так подбираются мои лучшие модели.

         Но успех в работе, давая высокое творческое удовлетворение, не приносил Ирэн простого женского счастья. Она боялась сближаться с мужчинами, опасаясь быть растоптанной в своих чувствах. Пример ужасного лицемерия красавца Тино Лунго не давал ей покоя.

         Продавая регулярно модели то в США, то в Италии, Ирэн становилась все более богатой женщиной. Но возрастающие доходы не очень радовали. Их не с кем было разделить.

         От тоски Ирэн начала читать записки Распутина, потом втянулась. Сделанные с негативов большие фотографии она хранила в сейфе банка, взяв себе за правило, не держать дома более десятка страниц.

         Все прочитанные страницы, которые с очень большим трудом разбирала, она печатала на машинке. Постепенно рукопись Распутина как бы подготавливалась к изданию. Торопиться было некуда, поскольку до публикации оставалось еще более тридцати завещанных лет.

 

18.

         Сентябрь 1916 года. Распутин и Мушка. Распутин пьет мадеру.

         Распутин жалуется:

         - Тошно мне сегодня, Мушка. Грустный я. Печальное вспоминается. Буду говорить, не плачь. Глава называется “Игнатий и Настя“. Ох, самому плакать хочется. Однако пиши!

         У каждого человека должен быть такой дружок, будь то жена, любовница или вор-половинник, с которым всю душу выворотить можно. И нет человека, который не посочувствует. Всякое бесстыдство, всякую разбойность укроет, а сам, может, страдает более того  чем тот, кто  сотворил худо. Поэтому нет ничего горше, как чужое дерьмо руками перебирать. Вот.

         Такой дружок у Папы – Игнатий, татарский князь. Они его Игнатием величают, а как он окрещен и крещен ли, об том не знаю. Мама его зовет Эрик. Держат его в тени: человек и человек.  А колупни его, попробуй, он такой дворец на свои деньги поставит, что любому князю любо-дорого.

         Казна у него большая. Почет большой. А знати нет. Князья-родичи его как огня боятся и как от черта отплевываются. Мужик мужиком – так для всех, а у себя – над барином барин. А с виду лесной разбойник. Никогда глаз не подымает, никому руки не подаст. Меня, если бы мог, живьем съел. Вот он какой. Штука ядовитая.

         И вот, значит, видел такой случай. Илиодорушка, поп, который меня предал и теперь на весь свет позорит, публикуя поддельные письма Мамы ко мне, до баб человек чистый. Брезгует ими. А, может, хитрит. Жила при нем одна монашка, говорил, племянница. Настей зовут. Думаю, это верно, потому что лицом с Илиодором схожа. Краса ее мужика жгет прямо. Повадилась она в Царское Село ходить. И подглядел ее как-то Игнатий. Для себя ли, для Папы  наметил, доподлинно не знаю. Только раз девонька побывала в Софийском соборе, а оттуда уже не вернулась.

         Ждал Илиодорушка день, другой, третий, волноваться стал, мне рассказал. Не иначе, подумал я, как девонька у наших пакостников. А Илиодорушке говорю: “Ты не горюй, девка боярыней вырастет”.

         А он даже почернел весь. Изо рта пена бьет:

         – Что ты мелешь? Она от срамоты помереть может. Очень уж гордая.

         А я в смех:

         – Все гордые до первой кучи золота.

         А с Настей такая вышла незадача. Ее Игнатий для себя приманил. Встретил он ее у Петровнушки, гадать вздумала девонька. Как увидел ее, точно ошалел. Обожгла девка. Глаза у нее так и обволакивают, а голос, будто песня. Ох, и красива.

         Приластился к ней Игнатий. Видно, и он ей по сердцу пришелся. Одна помеха – монастырь ее. А он смеется: “Если надо, я монастырь снесу, золотом засыплю”.

         Одним словом, то да се, пятое-десятое, завертелась девонька. Так парня закружила, что жениться на ней решил, а пока что за родственницу выдавал. У себя жить оставил.

         Но произошла беда. Увидел ее Папа случайно, рот до ушей раскрыл: “Откуда такая, почему раньше не показал?“

         Игнатий впервые оскалился, душу, говорит, мою возьми, а ее не тронь.

         Дней этак через пяток приказал ей Папа цветы у него полить и, конечно, пощупал. Мертвей мертвой кинулась к Игнатию Настюша. И слов нет, и слезы не идут.

         – Убей меня, Игнатий,  – умоляет Настя, – а к Царю не пойду. И еще запомни, если приставать снова Царь станет, горло ему перегрызу.

         Потемнел Игнатий, за сердце взяло, задумал девку пока что спровадить. Только бы хоть на время спрятать. А на завтра, когда Игнатий ушел по делам, Папа заявился. И пошла потеха... На крик Игнатий прибежал, вернуться бог надоумил. Видит, девка корчится, а у Папы шрам во всю щеку.

         Кинулся Игнатий между ними. Вырвал Настю, любовь свою, поднял высоко на руках и оземь грохнул девоньку со всей силой. Мертвой потом вынесли. И сказал Папе:

         – Ни мне, ни тебе!

         Затем так Игнатий на Папу посмотрел, что тот в страхе убег.

         Обо всем этом я узнал с вечера. А как пристал ко мне Илиодорушка: “Скажи, где Настя?“ – я ему в ответ:

         – Про нее не беспокойся. В золоте купается. Придет время, сама заявится.

         А он:

         – Правду скажи, жива ли?

         – Жива и богата.

         Я истину от него скрыл, потому что видел, что в нем большой зверь сидит. И вот думал я, кабы знать, что он Игнату горло перегрызет, то я бы их стравил. А вдруг да на Папу?! То-то же.

         А Игнатий после этой истории месяца два хворал. А как началась война, уйму денег отдал и в ее имя госпиталь устроил. Смастерил через графиню Бобринскую. Вот.“

 

19.

         Самое начало марта 1953 года. Ближайшая к Москве дача Сталина. Последние минуты жизни вождя. Для правящей верхушки важно знать, кого Сталин в момент смерти объявит своим преемником.

         Напротив дивана, на котором лежит парализованный Сталин, способный лишь двигать кистью правой руки, молчаливо кучкуются Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович.

         Сталин делает подзывающие движения кистью руки. Но не ясно, с кем он хочет общаться. Наконец, Молотов отваживается первым приблизиться к Сталину. Глаза Сталина становятся злыми, сомкнутыми пальцами он делает приказной знак “Отойди!”

         Вторым к Сталину подходит Микоян. Снова знаковый приказ – “Отойди!”

         Берия лучше кого-либо понимает, что такая же участь ждет его. Поэтому он легонько выталкивает вперед Маленкова.

 

Л. П. Берия

 

         Маленков пожимает руку Сталина, и вождь начинает сжимать его пальцы, чтобы подольше удержать. Маленков читает в глазах Сталина просьбу о прощении за то, что не успел выполнить обещание о смещении Берия и Хрущева.

         Сталин хочет еще сказать, чтобы Георгий Маленков помнил о пророчестве Распутина, но не может, язык не подчиняется. Маленков кивает головой в знак понимания сталинских мыслей.

         Сталин умирает. Все плачут. Маленков видит, как Берия стремительно выходит из комнаты. Совершенно ясно, что Берия,

сломя голову, понесется в Москву, чтобы двинуть дивизии госбезопасности на захват власти.

         Однако Берия не учел, что, используя право подписи вместо Сталина, Маленков еще неделю назад назначил маршала Жукова первым заместителем министра обороны и подчинил ему все войска Московского военного округа.

         Из соседней комнаты Маленков звонит Жукову:

         – Вождь умер, а Большой Мингрел направился в Москву.

         Жуков отвечает со спокойной решительностью:

         – Начинаю блокировку его дивизий в казармах!

 

Мавзолей Ленина-Сталина

 

 

20.

         Сентябрь 1916 года. Распутин и Мушка.

         Распутин спрашивает Мушку:

         – Не надоело тебе записывать?

         – Как может надоесть работа с пророком?

         Довольный отношением к нему Лаптинской Распутин все же возмущается и грозит Мушке пальцем:

         – Но, но! Потише! Не пророк я, а странник, пытающийся разобраться в сердцевине духа. Ох, успеть бы записки поскорее написать. Вот.

         Мушка на все согласна ради Распутина:

         – Я и ночью писать готова.

         – А что? Будем и ночью писать. Ох, где бы их надежно спрятать?

         – В сундуке в землю закопать.

         Распутин начинает размышлять:

         – Земля тайны не держит, всегда выбросит. Тебе с дочерью моей Варей пока доверяю, а затем графу Колычеву передам. А теперь дальше пиши.

         Распутин я! От слова “распутье”. То место, где сходятся или расходятся дороги. В мою судьбу вплетаются многие человеческие судьбы, потом снова уходят. Только с корнями Папы и Мамы мой

корень переплетен намертво. А когда отомрет, то и их корни иссохнут, и все маленькие корешки тоже сгниют в одночасье.

         Ненавижу дворян-аристократов. Чаще всего они теперь бездельники. От их безделья страна гибнет. Не дворянская монархия, а крестьянская, народная должна быть. Вот. Революционеры захватят власть если, то тоже сразу станут бездельниками. Безделье – от неумения и нежелания хорошо работать, учиться делу. Кто любит свое дело – опора трону, крестьяне, например. Дай дворянам-аристократам полную власть, они каждый год царя менять будут. Вот вроде и дело у них стало – власть править.

         Этот век – немецкий. Чем больше германцев бить будут, тем лучше они жить будут, потому что битый лучше трудится, понимая, что кроме собственного труда ему никто не поможет. Следующий двадцать первый век – русский век. Немцы сильны своим машинным мастерством, а русские – духом. Следующий век – духовный, поэтому русский.

         Нужно дружить с Америкой. Мужички наши там прекрасно устраиваются. Хорошо бы часть их вернуть, чтобы навыки работы передали. В каждую деревню нужно одного такого американца и еще одного немца. И не только  чтобы мастерство передавали, но и чтобы товары разные к ним из тех стран присылались. А французов не надо. Им бы только революции делать. Языку своему пусть приезжают учить, у них литература хорошая, если о жизни, а не о революциях.

 

21.

         Никита Сергеевич Хрущев воспринимал в душе слова Ленина о том, что кухарка может управлять государством, не только буквально, но еще шире. По мнению Хрущева, именно “кухарки”, то есть люди без профессионального образования, но партийно закаленные, должны властвовать массами, которым только при таком условии они сродни.

         – Люди обязаны жить не хорошо, а правильно, – так рассуждал этот человек крайностей.

         Если предлагались два проекта, один из которых, будучи научно обоснованным, не сулил быстрых успехов, то Хрущев всегда выбирал прожектерский вариант, даже явно невыполнимый.

         – Главное увлечь народ, – рассуждал он, – а идейно окрыленные массы горы свернут.

         Маленков, как выразитель профессионализма, сторонник экономических реформ, основанных на разуме, а не пафосе, был чрезвычайно ненавистен Хрущеву.

         Хрущев понимал, что первые удачи Маленкова уже несут ему, Хрущеву, политическое забвение, как и всему дилетантскому крылу партии большевиков. Поэтому, умело собрав воедино партийные непрофессиональные силы, выразителем идей и чаяний которых был, Хрущев на январском пленуме ЦК КПСС 1955 года нанес Маленкову поражение.

         Хрущев обрушился с двурушнической критикой на те положения Маленкова, которые носили здравый смысл и вызвали народные симпатии. Хрущев отверг мысль Маленкова о гибели мировой цивилизации в случае ядерной войны, обещая победу в такой войне социалистическому лагерю. Хрущев также выступил против приоритета развития легкой промышленности и расширения социального обеспечения:

         – Дело социального обеспечения – сложное дело. Здесь тому пятак, тому гривенник прибавить, то можно и дешевенькую славу снискать.

         Падение Маленкова свернуло возможное развитие России с нормального естественного пути, но пророчество Распутина оправдалось. Крысы-большевики продолжали терзать народное тело.

         Прочитав записки Распутина, Хрущев пришел в дикое бешенство. Особенно его обозлило, что и Маленков был знаком с мемуарами.

         – Этот негодяй Гришка назвал меня крысой-шутом, – молча возмущался Хрущев, – а Маленкова –  крысой-дворянином. Правильно я его снял, правильно! Мы всех дворян еще в революцию уничтожили, а этот остался.

         Однако в душе Хрущев четко знал, что он есть самый настоящий шут. Когда при жизни Сталина политбюро напивалось, то вождь хлопал в ладоши:

         - Никитка, давай!

         И он, Никитка, начинал плясать вприсядку и строить смешные рожи.

 

Н. С. Хрущев

        

         Хрущев лично сжег оригинал и машинопись записок Распутина. Узнав, что агент Монах умер от инфаркта, Хрущев потребовал устранения его жены.

         – Конечно, она знала о записках, читала их и, скорее всего, имеет    копию, – рассуждал Хрущев, – совсем не трудно сделать фотографии. Не хватало еще, чтобы в западных газетах меня назвали крысой-шутом. Брр! Это нанесет большой ущерб коммунистическому движению.

 

22.

         Сентябрь 1916 года. Квартира Распутина. Григорий Ефимович ходит по комнате, Вырубова внимательно слушает, Мушка записывает.

         Распутин почти торжественно провозглашает:

         – Я предчувствую, что еще до первого января уйду из жизни. Хочу русскому народу, Царю-Батюшке, Царице-Матушке, Их детям и Русской земле наказать, что им предпринять.

 

Григорий Распутин после убийства

 

         Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то Тебе, русский Царь-Батюшка, некого опасаться, оставайся на Твоем троне и царствуй далее, и не беспокойся о Твоих детях, ибо они тогда еще сотни лет будут править Россией.

         Если же меня убьют бояре и дворяне, прольют мою кровь, то их руки останутся замаранными моей кровью, и двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга, и не будет в стране более дворянства.

         Русской земли Царь-Батюшка, когда Ты услышишь звон колоколов, сообщающий Тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из Твоей семьи не проживет дольше двух лет. Их убьет восставшая чернь.

         Молись, русский Царь-Батюшка, молись! Будь сильным. Заботься о Твоем избранном роде. Вот.

         Вырубова спрашивает в глубокой подавленности:

         – Кому мне передать твое пророчество, отец Григорий, в начале: Папе или Маме?

         – Папе. И пусть скроет от Мамы сколь сможет, а то она заболеет.

         Мушка тихо интересуется:

         – Мне внести пророчество в записки?

         – Как хочешь. Тебе виднее.

         Вырубова высказывает свое мнение:

         – Нужно переписать.

         Мушка соглашается:

         – Я обязательно перепишу.

         Распутин продолжает размышлять:

         – Думаю все же, что не от мужиков погибну, а от бояр, ибо нет им ничего приятнее, чем убить мужика, подружившегося с Царем-Батюшкой.

 

23.

         Руководитель советской спецслужбы в Италии схватился за голову от изумления, когда ему было поручено срочно выяснить, есть ли у Ирэн Колчини записки Распутина, и при любом исходе уничтожить несчастную женщину  или, по возможности, доставить в Москву. При этом дали понять, что вопрос находится на контроле у самого Хрущева.

         Решив выслужиться за счет решения проблемы в течение суток, резидент пошел очень рискованным путем, но дающим мгновенный результат. Ирэн позвонили из советского посольства и попросили доставить для показа и покупки несколько ее последних моделей платьев. Колчини поняла, что одежда предназначена для жены посла и еще более важных персон.

         Ирэн уже собиралась ехать, когда что-то заставило ее связаться с итальянским следователем, ведшим дело Тино Лунго.

         На консилиуме итальянских спецслужб пришли к выводу, что Колчини будет захвачена в посольстве и силой вывезена в Москву. Решили такому исходу помешать.

         – Если вы не выйдете из советского посольства ровно через час, – пообещал Ирэн следователь, – то я позвоню в посольство и скажу, что мы знаем о шпионской деятельности покойного Тино Лунго и опубликуем все в газетах. Мы замнем дело, если синьору Колчини оставят окончательно в покое.

         Когда Колчини шла по коридору посольства, идущая навстречу женщина случайно задела ее, и Ирэн, почувствовав укол в бедре, потеряла сознание.

         Следователь позвонил, когда Колчини как раз уложили в багажник посольского автомобиля, чтобы отвезти в порт, из которого должен был выйти в море советский сухогруз. После нескольких часов переговоров с Москвой посольские работники привели Колчини в чувство и отпустили на свободу.

         Ирэн снова была ужасно потрясена. Несколько лет понадобилось ей, чтобы оправиться от нового удара судьбы.

 

 

24.

         Февраль 1894 года. Правительственный тракт Тобольск – Тюмень – Туринск – Верхотурье, соединяющий Западную Сибирь с Уралом. Родное село Григория Распутина Покровское находится на тракте в восьмидесяти километрах от Тюмени и почти в двухстах от Тобольска. Мужики, имеющие лошадей, зимой занимаются извозом.

         Несется ямщицкая тройка. Григорий Распутин везет молодого, примерно его лет, но уже важного монаха Сергия (Ивана Николаевича Страгородского), возвращающегося сибирским путем из Японии в Петербург. Отец Сергий в 1901 году станет епископом, затем митрополитом, при советской власти будет местоблюстителем патриаршего престола и, наконец, Патриархом.

         Кругом бело. Солнце слепит глаза. Ветра нет. Мороз усиливается. Под полозьями саней визжит снег. Сергий кутается в огромную медвежью шубу Распутина, предназначенную для очень низких температур.

         Распутин пытается разговорить Сергия:

         – И не поговорить долго однако. Мороз лютует.

         – А зачем говорить? Ты думай и себя слушай. Может, наши мысли общими окажутся.

         – А разве можно так?

         Сергий улыбается:

         – Да у тебя на лице написано, о чем хочешь спросить.

         – О чем? – заинтригован Распутин.

         – О том, чем душевно отличаются монахи от других людей. На меня смотришь, а сам думаешь, может, и тебе монахом стать.

         Распутин соглашается:

         – Верно. Но и я мысли чужие читать пытаюсь. Ты, отец Сергий, переживаешь сейчас за монашество. Разве не так?

         – Может быть и так.

         Распутин продолжает развивать тему:

         – Тяжелые времена настали. Где прежняя строгость православного монашества? Нынче многие кричат, что монастыри нужно стереть с лица земли. Правы они или что-то не понимают?

         – Под покровительством благодати Божией монашество существовало и всегда существовать будет. Трудный путь монашеский, но мирские люди не понимают, что удел этот несет с собой высочайшие радости, которых иначе и не почувствовать. Открою тебе секрет: святые мученики знают, что можно соединить два противоположных состояния души – можно и страдать очень, и в то же время беспредельно блаженствовать.

         – Хорошо ты сказал, отец Сергий, – потрясен Распутин, – я тоже это чувствую и верю.

         – Вот пытают язычники страстотерпца, подвергают тяжким мучениям. И среди мук ужасных вдруг он начинает испытывать несказанное блаженство. Почему?

         – Почему? – удивляется Распутин.

         – Потому что со страдальцем находится Сам Спаситель и утешает его. Так и монахи. Отрекшиеся от утешений мира сего приобретают мир душевный, утешаются в деле Христа. Но трудно им, ибо легко впасть в сети врага человеческого, дьявола.

         – Очень важно, значит, иметь духовного руководителя.

         Сергий доволен:

         – Вот видишь, ты мою мысль невысказанную понял.

         Распутин неожиданно тормозит бег лошадей, останавливает сани, спрыгивает на дорогу и бухается в ноги Сергию:

         – Отец Сергий, не дай пропасть душе моей, стремящейся к добру и разрываемой грехами моими во всем их безобразии. Стань моим духовным учителем, ибо верю я тебе, как никому не верил.

         Сергий долго думает, потом, строго глядя Распутину в глаза, говорит:

         – Хорошо, Григорий. От монастыря к монастырю, пока едем, станем останавливаться, и буду вести с тобой беседы о нужном. Затем странствовать будешь десять лет, потом ко мне в Петербург придешь. Важное тебе предстоит. Церковь не изменить в сути, а обновить пока не поздно нужно крепкими мужами: терпеливыми монахами и странниками, с мирскими людьми кровно связанными и влияющими на них  жизненным примером.

 

25.

         Ирэн Колчини с самого начала специализировалась на дорогих экстравагантных женских платьях. До середины шестидесятых годов модели Ирэн пользовались широкой популярностью, собирали восторженную прессу и хорошо продавались.

         Но потом положение резко изменилось. Платья Колчини по своему замыслу требовали обязательной ручной работы очень высокого класса. Портные же начали повсеместный переход к машинному шитью. Цены на платья Колчини из-за затрат сильно возросли, их перестал покупать элитный слой, а единичные покупки сверх богатыми леди погоду не делали.

         Однако Ирэн Колчини не растерялась и в семидесятые годы занялась моделированием вязанных вещей. Когда и здесь в начале восьмидесятых сфера бизнеса начала сужаться, Ирэн обратилась к парфюмерии.

         Ее удивительный природный вкус позволил изобрести несколько удачных марок духов: “Духи Ирэн“, “Запах прошлого“, “Аромат будущего“. Колчини получала несколько процентов от стоимости проданного флакона, что составляло в удачный год примерно полмиллиона долларов.

         Став окончательно богатой, с устойчивым, закрепленным в надежных акциях капиталом, Ирэн вдруг поняла, что прожила жизнь бесцельно.

         Отойдя от каких-либо требующих постоянного участия коммерческих дел, она решила разобраться в самой себе. Кроме того, приближался завещанный срок издания записок Распутина.

         – Почему так странно сложилась моя жизнь? – задавала часто себе вопрос Ирэн и не находила ответ. Одиночество все более  угнетало ее.

         Но однажды Ирэн сообразила, словно молния вспыхнула в голове:

         – Ну, конечно, во всем виноват старец Распутин. Он держит ее своими записками и не дает никому приблизиться. Он зрит ее с того света. Записки заколдованы. Получается, что она принадлежит Распутину, которого давно нет. И этот призрак как бы женат на ней.

         Ирэн бросилась на постель животом вниз и горько заплакала. Потом встала и, посмотрев в потолок, сказала:

         – Отец Григорий, если ты опекаешь меня, то покажись, прошу тебя.

         Ей ответом было молчание, тишина словно бы даже сгустилась. Ирэн услышала тиканье часов на трюмо.

         – Покажись, – еще раз попросила она и снова зарыдала.

 

26.

         Осень 1900 года. Сибирь. По совету монаха Сергия Распутин уже несколько лет странствует по Руси. Развел небольшой костер на лесной поляне у дороги. Греет озябшие руки.

         Подходят трое местных мужиков с намерением ограбить случайного прохожего. Один из них угрожающе спрашивает:

         – Деньги есть? Если есть, отдай все. А не то топорами порубим.

 

Григорий Распутин среди крестьян

 

         Распутин разводит руками:

         – Денег нет. Простите. А, может, одежда моя нужна? Это не мое, а божье, вы возьмите у меня ради Христа, я вам помощник, с радостью отдам.

         Мужики опешили, переглянулись:

         – Откуда ты и что такое с тобой?

         – Я странствующий человек, посланный брат вам, преданный богу.

         Мужики расселись вокруг костра. Один вытащил из-за пазухи в тряпке хлеб и сало:

         – Возьми, странник, покушай!

         – Не откажусь, люди добрые. Спасибо. Не ел три дня. Богатые вы, ребята, а терзаетесь духовной немощью. Все у вас есть, а настоящего духа нет.

         – Складно говоришь, ну, а что дальше?

         – А дальше то, что когда умрете, чем ваши души от других отличаться будут? Очень малым. Нужно сердцевину отличительную иметь. А ее, настоящую твердую сердцевину, только через добрые дела обрести можно. Вот вы не стали меня грабить, страдания я лишился, зато на вас доброта сошла, сердцевину вашу словно дождиком полила, теперь расти она будет, суть души вашей.

         – Как зовут тебя?

         – Григорий, странник.

         – Пойдем в деревню нашу, Григорий, выпьем, накормим тебя, поговорим.

         Распутин показывает рукой на огонь:

         – Костер тушить жалко: он думал, что целую ночь гореть будет, а, видишь, ошибся. Чтоб меньше плакал, пусть сам догорит, а мы подождем.

         – Ну, давай подождем. А ты вот скажи, где мужики счастливо живут?

         – Ох, ребятки, вопрос вы такой задали, на который ответить сразу нельзя. Счастье – это не место, это в душе. Вот костер горит и счастлив, догорает и тоскует. Счастье его в горении его. А в чем счастье мужика? С землей соединиться до предела, такой ее жирной сделать, чтобы есть можно было,  как масло, чтобы пахать ее из шири в ширь, и чтобы запахи трав нутро теребили.

         – Что нам для тебя сделать, Григорий, как помочь?

         – Не должен брат брата убивать, не должен мужик русский другого калечить, нужно духовную нашу близость понять. Чем русские от других отличаются? Хотели вы меня убить, а задумались от слов странных. Очень мы размышлять любим, а  другие материю любят. Вот.

 

27.

         Американская кинозвезда Роуз Хьюз считала Ирэн Колчини близкой подругой. Ирэн своими советами помогла Роуз добиться удивительного женского шарма. Роуз стала женщиной-бабочкой, легкой и подвижной, красивой и не принадлежащей никому конкретно.

         Чрезвычайно эмансипированная Хьюз боролась за реальную независимость женщин и была инициатором проведения в Москве Всемирного форума за выживание женщин. Влюбленная в Горбачева, Хьюз говорила Колчини:

         – Поверь, этот человек перевернет Землю. А как радостно он на глазах всего мира подчиняется жене. Именно таким должен быть настоящий мужчина: решительным к внешним обстоятельствам и беззащитным перед любимой женщиной... Послушай, Ирэн, Горбачев согласился принять всех участников форума в Кремле. Поедем со мной в СССР. Как участник форума ты легко получишь визу и увидишь свою родину.

         Колчини задумалась. Предложение Хьюз было заманчивым.

         – Мне хотелось бы попасть в Ленинград-Петроград, – сказала Ирэн, – побывать на квартире Распутина и в доме Юсупова, в котором Распутина убили.

         – Нет ничего проще, – заметила Хьюз, – после завершения московского форума слетаешь в Ленинград. Знаешь, еще хочу сказать... Ты много старше меня, но чувствую, с тобой совсем легко, ты очень чуткая. Можно даже ничего не говорить, ты все понимаешь.

         – Это от мамы. 

         – И еще ты, Ирэн, удивительно пахнешь. Наверное, потому, что ты – парфюмер.

         – Секрет прост. Тело хорошо пахнет, когда ничем не пахнет. Хорошие духи – для духа, а не тела.

         – Никогда об этом не думала, – восхитилась Роуз. – Так поедем в гости к Горбачеву?

       Уговорила. С тобой хоть на край света.

 

28.

         Июнь 1901 года. Сибирская молодая крестьянка ворошит сено на большой лесной поляне. Из леса выходит Распутин. Женщина внимательно смотрит на него из под руки, пока он приближается.

         Распутин останавливается в трех шагах от нее:

         – Бог в помощь. Водицей не угостишь странника?

         – Воды нет, но есть молоко. Вон крынка в тени.

         – Не должен я есть еще, – поясняет Распутин, – только воду могу пить. Тело очищаю. Вот.

         – Если странник, расскажи что-нибудь. Что интересного видел?

         – Как зовут тебя?

         – Мария.

         Распутин рад:

         – Хорошее имя. Так Божию Матерь звали. Посмотри мне в глаза, Мария. Вижу, день нелегкий сегодня у тебя. Садись, посидим вместе. Стоя, только деревья между собой говорят. Трава пахучая здесь. Коровам приятная.

         Мария соглашается:

         – Да, эта одна из лучших полян.

         – Синь под глазами у тебя. Ночами плохо спишь. Любовь из тебя выходит, а, вроде, как никому и не нужна.

         – Поговори со мной, – просит Мария, – легче мне как-то стало от твоих слов.

         – Пожалеть тебя надо. А никто не знает, как. А что есть жалость? Это прямое естество. Отдай – это жалость. Приласкай, пожалей – тоже жалость. А любовь выше из всех чувств, дороже из всего созданного богом. Кто понимает любовь, то это человек такой премудрый, что самого царя Соломона научит. Все мы, люди, беседуем о любви, но на самом деле только слыхали о ней, далеко стоим от нее. Но сама любовь не придет к человеку.

         Вот ты ко мне хочешь подвинуться, чтобы грудку твою я в ладонь взял, сосочек поласкал, но боишься моего осуждения. Но любовь не даром приходит. Через преодоление. Вот. Преодолей сейчас себя. Поймешь, да уже знаешь, что у избранников божьих любовь совершенная. Через меня любовь твоя возрастет.

         Мария удивляется:

         – Как зовут тебя? Со мной так еще никто никогда не говорил. Все тело обмякло. Ты словно чародей.

         – Григорий я, а сейчас муж твой, а ты жена моя, и пусть длится этот миг вечность. Приляг и в небо смотри. Видишь, облако белое наверху, что тело твое, одеждой от солнца защищенное. Губы же твои, как пряник медовый, сладостны.

 

29.

         Февраль 1990 года. Москва. Всемирный форум за выживание женщин. Конференц-зал Центра мировой торговли после окончания пленарного заседания уже почти пуст. Отдельные задержавшиеся участники форума группируются по интересам в разных местах просторного помещения.

         На предпоследнем ряду сидит в задумчивом одиночестве семидесятилетняя Ирэн Колчини – русская графиня Ирина Борисовна Колычева. Выглядит она превосходно. Морщин на лице практически нет, только кожа кистей рук с мало заметной старческой пигментацией может выдать истинный возраст опытному

наблюдателю. На Ирэн – юбка до колен в мелкую клетку и легкая воздушная кофточка с большим количеством кружев. Ее фигура стройна, ноги изящны.

         К Колчини подходит сорокапятилетний Алексей Владимирович Царев. Его взгляд умен. Интеллект подчеркивают не только выразительные глаза, но и высокий лоб. Царев говорит по-английски:

         – Я – генеральный директор благотворительного фонда “Разум“ Алексей Царев. Если вы не возражаете, хотел бы побеседовать с вами.

         Колчини отвечает:

         – Можете смело изъясняться по-русски. Слушаю вас.

         – О, вы, наверное, наша соотечественница из-за рубежа?!

         – В какой-то мере, да. Родилась и прожила в России всего год. Меня зовут Ирина Борисовна Колычева, по итальянскому паспорту – Ирэн Колчини. Но что вы хотите?

         – Наш фонд осуществляет с 1 июня двухнедельный бизнес-тур по Волге на комфортабельном теплоходе. Тема “Россия и Запад. Пути экономического сближения“. Приглашаю вас принять участие в туре.

         Колчини внимательно разглядывает Царева. Ее сердце начинает биться  быстрее. Она впервые очень пожалела, что так стара. Неожиданно Ирэн захотелось коснуться рукой этого красивого мужчины в расцвете сил.

         – Вот за кого вышла бы замуж, не задумываясь, – молча отметила удивленно для себя, а сама спросила:

         – Вы пришли на форум, чтобы задействовать богатых женщин в вашем мероприятии?! А сколько стоит поездка?

         – Всего пятьсот долларов.

         Ирэн решается как-то помочь симпатичному русскому явному дилетанту в бизнесе:

         – Даю вам серьезный совет. Богатые деловые люди просто не могут позволить себе отдыхать две недели. Разбейте тур по времени на несколько частей и доставляйте участников на самолете в места стоянки теплохода.

         Царев сразу понимает ценность замечания собеседницы:

         – Конечно, так мы и будем поступать. Ваш совет свидетельствует о большом уме.

         – Спасибо за лесть, – смеется от удовольствия Колчини. – Но скажу откровенно, никуда на вашем теплоходе не поеду. Хотя вы сами интересуете меня. Хотела бы познакомиться с вами, узнать дела вашего фонда “Разум”. Давайте встретимся через час в моем номере. Я остановилась в этой же гостинице. Вот на своей визитке пишу номер апартаментов.

         – Хорошо, – соглашается Алексей.

         Он смотрит в лицо Ирэн и чувствует невольную глубокую симпатию к необычной женщине. Алексей решается сказать еще один комплимент Колчини.

         – Скажите, пожалуйста, – спрашивает он, – ваши глаза в папу или маму?

         Ирэн задумывается на несколько секунд:

         – Наверное, в маму.

         – Очень красивые глаза у вашей мамы, – спокойно, словно даже безразлично, констатирует Алексей.

         Щеки Колчини становятся пунцовыми, так с ней бывало только в молодости. Она счастлива. Наконец-то  встретила мужчину, который безумно нравится ей.

         – Спасибо, – говорит Ирэн, – итак, я жду вас.

         Царев задумчиво смотрит на удаляющуюся Колчини. Он впервые видит живьем столь изысканную леди. Алексей понимает, что неприлично смотреть в спину человеку, с которым только что говорил, но не может оторвать взгляда от фигуры своей новой знакомой.

         Ирэн интуитивно чувствует, что русский горе-бизнесмен, который, совершенно очевидно, провалит так неудачно планируемый бизнес-тур, смотрит в ее сторону. Ей приятно такое внимание, но тело вдруг становится менее послушным, и Ирэн приходится замедлить движение. Решившись, она оборачивается и видит заинтересованный взгляд Царева. Ирэн невольно машет ему рукой, а он кивает в ответ головой.

         Отвернувшись от Царева, Ирэн почти бежит по коридору к лифтам.

         – У меня очень красивые глаза, – говорит она себе, – вот и славно.

 

30.

         Январь 1911 года. Санкт-Петербург. В гостях у Распутина светская дама. Он заводит ее в свою личную комнату, чтобы никто не мешал их беседе. Комната очень мала и половину ее занимает постель. Дама садится на кровать, подвернув юбки. Распутин размещается в единственном кресле.

 

Григорий Распутин среди поклонников

 

         – Отец Григорий, никак не могу понять, почему хорошие люди тоже страдают? – говорит дама. – Например, заболел ребенок, чистое дитя, и умер. Отчего бог не спас его?

         – Потому что бог не всемогущ. То есть Он может все и спасти этого ребенка, но Он ограничил Себя в праве вмешиваться в человеческую жизнь. Он управляет духом, самым главным что есть. Бог создал хорошо существующий мир, который может жить сам по себе. Вот что главное. Ты читаешь библию?

         – Читаю.

         – Ты гимназию окончила, и для тебя после усвоения мирского знания библия в какой-то мере книга о чудесах. Так?!

         – Очень близко к тому, – соглашается дама.

         – Не чудеса доказывают существование бога, – проникновенно говорит Распутин, – а сам мир, в котором живем. Если бы бог вмешался прямо хоть раз в жизнь какого-либо человека, то разрушил созданный Им Самим мир. Потому не мог Он спасти от распятия Иисуса Христа, часть Самого Себя. Но через окружающий дух мы чувствуем вину за проступок, который принес зло другим, и тогда меняемся, добреем.

         – Но почему тогда остаются злые люди? Их, наверное, даже больше становится.

         – Без свободы делать зло нельзя совершить добро, потому что обязательное добро хуже зла, ибо оно тогда не добро, а ничто. Чем больше плохих людей, тем больше и хороших.  К тому же, совершив зло, поняв, что это зло, человек может к добру потянуться. Вот.

         Дама в задумчивости грациозно подымает руки и поправляет прическу:

         – Как все сложно. А следует ли молиться, если бог не вмешивается в нашу жизнь?

         – Повторяю, бог влияет на нас через дух. Молиться же надо. Но вопрос в том, что просить у бога. Не проси у бога тысячу рублей, а проси придать мужество жить на этом свете, душевных сил, бодрости. Моли за другого, чтобы он выздоровел, очищаешься сам тогда, тем и влияешь. Проси бога укрепить дух, веру в Него. Делись с богом горестями и страданиями.

           Замечательно вы говорите, отец Григорий, – потрясена дама. – Что самое главное записать о нашей встрече в моем дневнике?

         – Запиши: “Я буду доброй, потому что добр бог!”

         – А любовь? Это добро или зло? Я так хочу любить, отец Григорий! Но ничего не получается. Тело мое холодно, словно мраморная статуя. Я боюсь мужчин. Они не понимают, что мне нужно. Они насилуют меня.

         Распутин пристально смотрит в одухотворенные глаза собеседницы:

         – Любовь избавляет от одиночества. Одиночество – это добро или зло? Если человек хочет разделить с кем-то охватившие его чувства, избавиться от одиночества, пусть любит. А тебе, милая, перед тем, как в кровать залезть, хочется с мужчиной о любви говорить долго-долго. Тогда душа твоя распускается цветком алым, а тело мягким становится. Любишь ты через слово. Вот.

         От нахлынувших чувств женщина уже не может сдержать себя:

         – Я люблю вас, отец Григорий, я хочу вас. Возьмите меня.

         – И возьму, девонька сладкая, спасу тебя от тоски мучительной. Запиши тогда в дневнике-то: “Любовь пришла”.

                                              

31.

         Ирэн Колчини, несмотря на ее одиночество, а, может быть, именно поэтому, всегда интересовала теория половых отношений. Она прекрасно знала, что после климакса у слабого пола уменьшается выработка женских половых гормонов, но зато производство мужских гормонов сохраняется. Поэтому у женщины с нерастраченной половой силой в семьдесят лет может появиться более сильное желание отдаться мужчине, чем даже в тридцатилетнем возрасте. Именно такое состояние и возбудил в ней Алексей Царев.

         Кроме того, Колчини имела представление о том, что женщине ее лет легче всего совратить мужчину примерно пятидесятилетнего возраста, у которого в этот предклиматический период резко возрастает половая активность. Следовательно, русский знакомый теоретически идеально подходил ей.

         Ирэн понимала, что сознательно хочет близких отношений с Царевым. Их совместная жизнь станет возможной, если она окажет большую поддержку Алексею в реализации очень важных для него каких-либо идей и планов, которые он сам не в состоянии осуществить. Очевидно, ее материальное состояние позволяло удовлетворить многие желания понравившегося ей мужчины, тем более, что Царев по западным стандартам был абсолютно беден.

         Обновив макияж, Ирэн внимательно изучила свое лицо в зеркале. Она осталась довольной, поскольку ее отражению совершенно нельзя было дать много лет. В глазах неискушенных русских мужчин возраст Ирэн должен быть неопределим: от сорока до пятидесяти, а, может быть, больше или даже меньше.

         Ирэн заказала в номер праздничный обед, коньяк и шампанское. На форуме присутствовало около сотни западных миллионерш и кухня гостиницы за несколько дней приноровилась к их изощренным вкусам. Колчини осталась довольной сервировкой стола. Она сразу определила, что рыбные и мясные деликатесы были свежими. Кроме семги и осетрины она попросила устриц, уверенная, что Алексей их никогда не ел.

         Ирэн хотела сменить одежду на вечернее платье, но потом передумала, решив, что Царев тогда может стать более скованным. Но что-то все же следовало изменить в ее туалете, подчеркнув новизну встречи. Поэтому Ирэн надела более светлые колготки и другие туфли.

         Царев пришел, как они договорились, ровно через час. В руках он держал букет красных роз. Ирэн приятно удивилась:

         – Это так мило с вашей стороны.

         Алексей смутился, а Ирэн вдруг подумала, что он истратил на нее свои последние деньги. Нежность к мужчине охватила ее, но она взяла себя в руки.

         – Садитесь за стол и наливайте шампанское... А теперь расскажите, что собой представляет благотворительный фонд “Разум”?

         – Мы пытаемся помочь талантливым русским ученым.

         – И получается?

         – Честно сказать, нет. Не можем до сих пор разработать эффективную модель обновления свободной науки в СССР. А помогать отдельным независимым ученым без поддержки всех через особый механизм, значит, веник, который способен хорошо мести, разъединить на прутики, а потом подметать каждым отдельным прутиком. Поэтому мы решили создать Лигу свободных ученых СССР.

         – А кто вы по профессии?  – поинтересовалась Ирэн.

         – Историк.

         Ирэн изумлена и заинтересованно спрашивает, словно что-то уже предчувствуя:

         – А в какой эпохе вы специализируетесь?

         – Россия в начале века.

         – Вы изучаете Распутина? – дрожит голос Ирэн.

         – Как вы догадались? – недоумевает Царев.

         Колчини безудержно смеется и, смотря в потолок, кричит:

         – Дорогой Григорий Ефимович, спасибо за сюрприз!

         Царев потрясен:

         – Вы тоже занимаетесь Распутиным?

         – Ну, конечно. Как я рада, что у нас общие интересы.

         Ирэн подходит к Цареву и гладит его по голове:

         – Вы такой милый юноша. Я верю, что Распутин свел нас.

         Алексей ощущает духи Колчини. Ему хочется прижать ее к себе, но он сдерживается.

         – Как удивительно, – говорит Алексей, вставая, – что случай свел нас.

         – Садитесь, – просит Ирэн, – и попробуйте устрицы, и налейте мне еще шампанское, а сами пейте коньяк. А хотите, смешаем коньяк с шампанским?...

Предлагаю тост. За отца Григория... Садитесь же. Сейчас я открою вам свою великую тайну.

         Царев безропотно опускается на сидение стула, Ирэн размещается напротив. Оба проглатывают адскую смесь, неотрывно глядя друг другу в глаза.

         – У меня есть... записки, – шепчет Ирэн через стол, – Григория... Распутина.

         Брови Царева от удивления лезут вверх, а его большая нижняя губа ползет вниз. Наконец, он уже способен говорить.

         – Всю жизнь искал эти знаменитые записки, перерыл несколько государственных архивов снизу доверху. И безуспешно! Они словно в воду канули.

         Ирэн радостно понимает, что сидящий напротив нее мужчина отныне безраздельно принадлежит ей.

         – Давайте выпьем еще, – предлагает она.

         – За вашу красоту! – поднимает бокал Алексей.

         – Своими комплиментами вы способны свести с ума любую женщину,  – говорит Ирэн, – а меня вы просто в плен взяли.

         Царев краснеет.

         – Ешьте устрицы, – пытается сгладить свой напор Ирэн.

         – Никогда не ел устриц, – радуется Царев перемене темы.

         – Знаю. Поэтому заказала их.

         – Почему?

         – Женщина всегда при встрече должна иметь в чем-то верх над мужчиной.

         – Чувствую себя букашкой перед вами, когда узнал, что вы владеете записками Распутина. О, как бы мне хотелось взглянуть на них!

         – Я покажу вам, – соглашается Ирэн, – и только вам.

 

32.

         Сентябрь 1916 года. Комната Распутина. Распутин и князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, тридцатилетний изящный молодой человек, женатый на племяннице Николая Второго Ирине Александровне, матерью которой была сестра Николая Второго Ксения Александровна. Юсупов считается самым богатым человеком в России.

 

 

Юсупов лежит с оголенным задом на кровати, Распутин сечет его розгами. Ударив Юсупова, Распутин ждет, пока Феликс не выговорит медленно и членораздельно: “Я не люблю мужиков, я люблю баб!”

         Распутин бьет, не церемонясь, со всей силой.

         Юсупов всхлипывает:

         – Я не люблю мужиков, люблю баб! Отец Григорий, долго мне еще терпеть эту муку?

         – В твоем мужском теле живет женская душа, потому тебя и тянет к мужикам. И ничего сделать нельзя, кроме как запугать твою женскую душу. Я тебя бью и ее тем  пугаю. Вот. Сам же ты просил быстрее вылечить тебя.

         Снова взмах розгами.

         – Я не люблю мужиков, я люблю баб, – причитает Феликс. – Достаточно, отец Григорий. Прошу тебя!

         - Давай, хотя бы, еще разок.

         Юсупов плачет: – Я не люблю мужиков... люблю баб.

         – Я твое женское начало в пятки загнал, – объясняет Распутин, – но все равно оно  с тобой остается. Давай еще разочек?!

         – Нет, нет! Хватит! – поднимается Юсупов.

         – Может, и хватит. А теперь вспомни, с чего у тебя все началось, чтобы легче потом забыть.

         – Была у меня одна балерина, денег моих добивалась, хотела меня привязать к себе намертво. Что только она не вытворяла в постели. А однажды, когда возбудила меня до невозможности, сказала, что мы должны слиться не только телами, но и духом нашим, оставшимся на одежде, как истинные влюбленные в Средние века совершали. Надела на меня свое белье, а на себя мое, и вдруг я весь задрожал, а она, что-то поняв, позвала своего брата. Так все началось.

         – Хорош ты гусь! – возмущается Распутин. – Но здесь дело больше тебя касается. Однако зачем в семью Романовых потом вошел? Мама, Папа узнают, гневаться будут. Не сносить тогда тебе головы.

         – Не узнают. Ты же не скажешь им, отец Григорий?! Если скажешь, то я застрелюсь или, может быть, тебя... убью.

         – Сам первым не скажу, но если прямо спросят, врать не буду. Я Папе и Маме никогда не лгал. Они над нами богом поставлены, и врать им, все равно, что в бога плевать. Вот.

 

33.

         Царев оказался прекрасным любовником: нежным и страстным.

         – А почему ты до сих пор не женат? – спросила Алексея Ирэн, поглаживая его грудь.

         – На мне венец безбрачия, – пошутил Царев.

         Ирэн испугалась:

         – Ты серьезно?!

         – Наверное, так и есть, – ответил Алексей. – Заниматься настоящей реальной историей в СССР было невозможно. Я окончил исторический факультет Московского университета, начал специализироваться по Столыпину, однако статьи мои не публиковали. Пришлось работать историком в школе, но затем я решил, что, поскольку человек живет один раз, то должен отдавать все силы только любимому делу. Какой женщине нужен нищий историк?

         – Бедненький! – пожалела Ирэн Алексея.

         – Сейчас жизнь изменилась, можно создавать собственные структуры. Вот мы и организовали фонд “Разум”. Веду в нем историческое направление.

         Ирэн крепко обняла своего первого мужчину, которого  действительно безумно любила. Она ощущала себя совсем молодой и очень сильной. Жизнь обрела новый возвышенный смысл.

         – Очень люблю тебя, – сказала Ирэн, – до нашей встречи знала любовь только теоретически, из книг, и никогда не думала и не верила, что смогу так безудержно любить.

         Всемирный форум за выживание женщин подошел к концу. В последний день участников форума принял в Кремле Горбачев. Колчини удалось взять с собой на встречу Царева. Горбачев говорил о том, что перестройка и новое мышление усиливают роль женщины в СССР. Ему бурно аплодировали. Но на  следующий день за несколько часов до вылета в США из гостиницы “Россия” была похищена одна из главных руководительниц форума американская кинозвезда Роуз Хьюз. Разразился скандал. (История Роуз Хьюз рассказывается в  пятой книге стологии “Русская жизнь, или всеведение” под названием “Звезда в Москве”).

         Колчини очень переживала за свою подругу. Алексей Царев ее успокаивал. После того, как через несколько дней Роуз Хьюз была найдена и Ирэн с ней попрощалась, Царев и Колчини уехали в Ленинград, чтобы посмотреть дом Феликса Юсупова, в котором был убит Распутин.

 

34.

         Сентябрь 1916 года. Императрица Александра Федоровна Романова, Анна Вырубова и Григорий Распутин собрались вместе в одной из комнат домика Вырубовой.

         – Не нравятся мне сплетни о Юсупове! – гневается Императрица. – Если они верны, пятно ложится на наш Дом. Ты бы, Анна, вопрос сей прояснила.

         – Зачем далеко ходить, если отец Григорий все знает: он же Феликса    лечит. –  наивно замечает Вырубова.

         Распутин всплескивает руками:

         – Господи, благодарю за чистоту помыслов Аннушки! Пусть ничего не будет от Мамы скрыто.

         Александра Федоровна рассерженно командует:

         – Выйди, Анна!

         – Мой язык говорит, а потом голова думает. Прости, отец Григорий! – извиняется, уходя, Вырубова.

         – Вины нет, прощать не нужно. – отвечает Распутин вдогонку.

         Императрица после ухода Вырубовой требует от Распутина:

         – Говори все!

         – Лечу я Феликса розгами от любви к мужикам. Наверное, его вылечу, если раньше не застрелит меня, как погубил он чуть ли не десяток крестьян в своих поместьях из-за развлечений и кутежа ради.

         – Какой позор! – возмущена Императрица. – Лишь бы Ники не узнал. Он тогда Юсупова в Сибирь сошлет, скандал большой будет. Вылечи, отец Григорий, поскорее этого омерзительного человека.

         – Может, и нельзя его вылечить. Бог дал ему женскую душу, бог только способен ее переменить.

         – Жалко мою племянницу Ирину. Вылечи его, отец Григорий, прошу. Постарайся уж.

         – Лечить буду, но с каждым разом Феликс меня все сильнее начнет ненавидеть. А теперь должен я ему сказать, что Царица-Матушка узнала его тайну.

         – А ты не говори, – предлагает Александра Федоровна.

         – Не могу не сказать. Обещал.

         – Тогда передай ему, что повелеваю, чтобы он до конца года с твоей помощью в норму пришел. Тогда Ники я ничего не скажу. И пусть чаще молится в церкви за любовь свою к Ирине, у бога любовь к ней вымолит.

                                                                 

35.

         Март 1990 года. Ленинград. Ирэн Колчини и Алексей Царев находятся под сводами подвального помещения дворца князя Феликса Юсупова, где когда-то ночью с 16 на 17 декабря 1916 года произошло затяжное убийство Распутина. Григория Ефимовича совместно убили трое его непримиримых врагов: Феликс Юсупов, князь Дмитрий Павлович Романов и Пуришкевич. Пуришкевич просил Распутина посодействовать стать министром, однако Распутин в присутствии нескольких лиц с омерзением ответил:

         – С твоей рожей не только министром быть нельзя, но и жить не стоит.

         Колчини держит Царева под руку:

         – Специально вывезла тебя в Петербург, чтобы мы вместе почувствовали атмосферу того времени. Как-то не верится, что именно в этой комнате произошло убийство отца Григория.

         Царев подходит один к каменной стене и кладет на нее руки:

         – Я отчетливо сейчас представляю себе, как Распутин сидел здесь за столом с фруктами, отравленными пирожными и вином, а Юсупов с усмешкой опирался на спинку его стула.

         – Как одет был Распутин? – интересуется Ирэн.

         – В бежевой рубахе и черных шароварах.

         – А Юсупов?

         – Скорее всего, в мундире.

         – Тоже начинаю осязать эту ужасную сцену.

         Неожиданно появляется дух Распутина. Царев стоит к нему спиной и не видит, а у Колчини расширяются глаза от ужаса.

Григорий Распутин

         Дух Распутина приближается к оцепеневшей Ирэн и шепчет на ухо:

         – Я знал твою мать и отца, графиня. Давай поцелуемся со встречей!

         Графиня Ирина Борисовна Колычева падает в обморок.

 

36.

         Сентябрь 1916 года. Петроград. В комнате Распутин и его дочь Варвара, прелестная и скромная девушка, похожая на отца пронзительными глазами.

         Распутин диктует:

         – Многие люди ополчились против меня. Разве не понимаю. Вбирая злость общества в себя, Царя-Батюшку тем защищаю. Умру, тогда все скопом на него набросятся. Не понимают эти люди особой роли моей. Уйти сейчас хотел бы. Но прикипело сердце к Царской семье. И я им всем мил, всем без изъяна.

Царская семья

 

         Дети царские мне говорят: ”Нам без тебя такая тоска, что мы себе места не находим“. Особенно, всех больше, тревожится за меня Великая Княжна Ольга Николаевна, Олечка. Красавица. О ней в записках моих пойдет речь.

         Время любить ей пристало. Влюбилась она в хорошего офицера Николая, но ни знати, ни племени у него, а отец из поляков. Хоть бы из князей был.

         Полюбила Ольга Николая более самой себя. Всегда она была с Мамой такой ласковой, спокойной. А тут – сама не своя. То часами сидит и молчит, то на каждое слово Мамы – три сдачи. Как с Ольгой быть? Стала ее Мама расспрашивать. Ольга – в слезы. “Мне без него не жить!” – говорит.

         Собрала Мама о нем справки, узнала, что Николай совсем простого роду-племени, и объявила: “Никогда не позволю!”

         Тут, Варюша, пошла такая канитель, что душе тошно. Сохнет девка. Первая девичья слеза – самая горькая, сушит молодую красу. И еще сердце шершавеет, никого близко не подпускает. Стала мне Мама говорить: ”У меня, в моем роду, по сей линии большие беды бывали. У нас от такой любви, любовной тоски ума лишались. Поэтому очень я в большой тревоге!”

         Вижу, дело серьезное. По просьбе Мамы пошел к Ольге и имел с ней большую беседу. Увидал, что больно там крепкая заноза. В глубину сердца корни пустила. Вернулся к Маме и говорю:

         – Полечить ее можно, только полечим и обкалечим. Уже той девичьей веселости, той радости не будет. Уязвили сердце! Вот. Тут подумать и, ах, как подумать надо.

Великая Княжна Ольга

 

Мама заплакала:

         – Гордость моя царская сильнее любви к своему дитяти. Не быть ей за ним! Не быть!

         Что я мог сделать?! Если так, то так. Выходил, вылечил. Только уже совсем другой стала девонька. В глазах пустота. И улыбка не живая. Жалко очень ее. Нерадостная у нее жизнь будет. Вот гордость-то к чему приводит.

         Еще Олечка, бедняжка, не знала, какую страшную судьбу любимому ее выправили. Быстренько офицера Николая загребли. А куда, зачем и как? В общем, Великая Княжна Ольга больших хлопот стоила Маме.

         Папа-то еще раньше порешил, что быть Ольге за Великим Князем Дмитрием Павловичем. К тому предпосылки были. Росли они вместе, и она ему под пару. До офицера Николая все шло к тому, что быть Дмитрию Павловичу у Императора зятем. Князь к ней и липнул, а Ольга к нему так, играючи, шла.

         Вдруг эта любовная история с Николаем. Кто в истории повинен? Ольга – девушка с характером. Всего выше свое желание почитает. Пришлось Ольге после решения Мамы похворать. Дошло до Дмитрия Павловича. И он чего-то задурил. Тогда Мама сказала:

         – За подлеца, хотя бы и царского рода, дочь не отдам!

         Да Олюша-то за него замуж и не собиралась. Думаю, к тому же Мама поняла, что дружба Дмитрия Павловича с Феликсом Юсуповым с содомским грехом связана. Пакостники оба.

         Тут Дмитрий Павлович как последний прохвост поступил. У нас, в деревнях, за такое в кнуты берут. Пустил про Ольгу, поганец, нехорошую   славу, а виновником меня поставил. Лечил, мол, Ольгу Старец и... долечил. Сия скверная погань докатилась до Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Старуха в гневе набросилась на Папу.

         Папа впервые на мать прикрикнул:

         – Я – Царь, а она моя дочь! Я могу забыть, что ты мне мать!

         Вот.

         После этого шума девонька чуть на себя руки не наложила. Было это ночью. Мама оставила Ольгу, когда та притворилась спящей. Все спали. Вдруг крик из покоев Ольги. Княгиня Татищева первая туда кинулась. Олечка вся в крови. Стонет. В беспамятстве. Ножом себя пырнула.

         Десять дней в постели Ольга пролежала. Кроме Мамы и меня никого к ней не пускали. Папа навещал ее только тогда, когда она засыпала. Ибо Ольга боялась Папы. Вот.

         Перестань плакать, Варюшенька. Смотри, слезами листы закапала. Потомки читать будут это место, не разберут.

         Варвара рыдает:

         – Папочка, что же это делается?! Как Ольгу Николаевну жаль!

         – Довели девушку до чего! Почему такое? – смахивает слезу Распутин. – Там – гордость великая, а тут поганство содомского князя. И где? Там, где чистота и радость жить должны.

         Одно осталось тяжелое. Олечка, хоть и слушает Маму, а  думой от нее отошла. Где же она, правда-то, если мы ее своим кровным детям передать не можем?

         Еще скажу, Варюша. Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов считают теперь меня своим заклятым врагом. Они с удовольствием распяли бы меня на кресте. Им ничего не стоит убийц подослать, а, может, сами решатся.

         Варвара изумлена:

         – Зачем же ты тогда с князем Юсуповым водишься?

         – Думай открыто вслух при враге, он может стать твоим доброжелателем. Скрывай мысли от друга, будет твоим врагом.

 

37.

         Март 1990 года. В московском эротическом театре “Эрос” идет многожанровый музыкальный спектакль “Сны Распутина”. В сцене “Мечты Распутина о Париже” Распутину мерещатся французские соблазнительные “девочки”. Кордебалет состоит полностью из мастеров спорта СССР по художественной гимнастике. Красивые женщины танцуют вокруг Распутина, забрасывая его своей одеждой.

         Ирэн Колчини наклоняется к уху Царева:

         – Алексей, давай уйдем. Создатели спектакля хотели, по-видимому, раскрыть образ Распутина языком хореографии и пластики, но получился фарс. Для них отец Григорий комическая, даже курьезная фигура.

         Если говорить честно, то сама Ирэн могла бы спокойно досидеть до конца представления, но, тонко чувствуя Алексея, она понимала, что эротическая  пародия на Распутина выводит его из себя.

         Еще Ирэн осознавала, что ее счастье может быть мгновенно разрушено из-за гордости Царева. Она хотела найти способ, чтобы дать ему денег, дабы он не ощущал себя беспомощным в ситуациях, когда за что-то приходилось много платить. В начале она решила сказать ему, что ее деньги – это их общие деньги, но тут же сообразила, что Алексей тогда просто уйдет из ее жизни. Совершенно очевидно было, что ему нужна она, их разговоры о Распутине, а ее деньги могли только все испортить.

         Наконец, Ирэн придумала естественный на ее взгляд ход, который не только бы не ущемил Алексея, а наоборот усилил его гордость.

         – Алеша, – сказала Ирэн, когда они вернулись в ее гостиничный номер, – наша любовь – это любовь, а бизнес – это бизнес. По завещанию Распутина мне следует издать записки в 1991 году. Я столько выстрадала из-за них: убили мать, покушались на меня, что теперь считаю их своей собственностью по праву. Конечно, можно передать материалы в какое-либо известное издательство и получить что-то вроде авторского гонорара, но само издательство заработает в десять раз больше. Я же хочу получить всю прибыль сама. Поэтому создам собственную издательскую фирму под названием “Ирэн”. Есть мои духи “Духи Ирэн”, теперь будет издательская фирма “Ирэн”. Предлагаю тебе стать ее генеральным директором. Чтобы не спорить о твоем окладе, могу положить тебе зарплату директора среднего западного издательства. Ты согласен?

         Царев обрадовался самой идее Ирэн:

         – Замечательно, что ты организуешь такое издательство. Что касается меня, то готов работать по мере сил бесплатно.

         – Нет, так не годится, – наигранно рассердилась Ирэн, у самой же сердце защемило от любви к этому бессеребреннику, – повторяю, дело есть дело. Получая деньги, которые заработал, ты становишься независимым. Ты должен купить необходимую одежду, чтобы выглядеть представительно, автомобиль хорошей марки, жить в красивой квартире...

         Алексей задумался, деловое предложение Ирэн не оскорбляло его, а лишь подчеркивало ее хватку в бизнесе.

         – Я согласен, – просто сказал он.

         Ирэн поцеловала Царева в губы и прошептала:

         – Когда с бизнесом закончено, можно заняться любовью.

 

38.

         Сентябрь 1916 года. Распутин обращается к Мушке:

         - А теперь, любезная Мушка, хочу рассказать, как Мария Федоровна, мать Папы, гневалась на меня. Кличку я ей дал Гневная, называю еще ее Старухой. Готова рукой по бумаге водить?

         – Готова, Григорий Ефимович.

         – Это было в марте 1911 года. Враги мои способствовали выходу книги Новоселова, в которой он караул кричит: “Спасай Отечество – мужик Распутин хочет Расею съесть!” Родзянко, председатель Государственной Думы, Пузатым его зову, приехал к Гневной и говорит: “Россия от мужика Григория погибнет!”

         Старуха точно очумела:

         – Пойдите к Царю, напугайте его, чем хотите, только пусть он мужика этого прогонит, иначе через него погибнет.

         Но так напугалась Старуха, что и сама Папу вызвала и говорит ему: “Все от тебя скрывала, но более таить не могу“.

         И рассказала Гневная Папе свой сон. Согласно ее сну Папу мужик убьет, которого он к себе приблизит. А видом этот убийца вылитый я. А я так думаю, что не от мужика Папа погибнет, а от мужиков, от народа. Вот.

         А Царь сна Гневной очень испугался. Вернулся домой, ни с кем не разговаривает, ходит хмурый да сердитый. Ну, а Мама, известно, до всего доберется. Узнала и про сон, и про то, как его истолковали, и тоже не менее Папы испугалась.

         Позвонила мне тут же Аннушка Вырубова: “Приезжай, потому как с Мамой плохо!”

         Я Маму, как мог, успокоил, а потом Царь вышел с виду веселый, а сам, как заяц загнанный, все с перепугу оглядывается, дрожит, будто отдышаться не может. Когда вышла Мама, подошел я к нему и говорю:

         – Очень мне даже тяжело глядеть, как ты мучаешься, и хотелось бы за тебя помолиться. Не знаю кто и не знаю чем тебя напугал, только сдается мне, что тебя обоврали. Вместо великой радости про печаль сказали. Вот.

         А Папа даже подскочил:

         – Откуда знаешь? Кто сказал?

         – Ничего не знаю, никто мне не сказывал. Только твои глаза испуг и печаль показывают.

         – Григорий, мне говорили, будто ты... меня... убьешь!

         А я отвечаю:

         – Папа мой! Я раб твой. Против тебя, что пушинка легкая, подул – и нет ее, унесется ветром и затеряется. Больно мне и обидно такие слова слышать. Ну, а теперь вот знай: твоя судьба с моей перепутались. Еще до рождения, понимаешь, до рождения, твой Царский корень о мой мужицкий обвился. А это нужно было, чтобы помочь тебе до Солнышка дотянуться, а твое Солнце – твоя Царская Мощь и Слава. Вот.

         А я тебе в помощь. Послушай, завертят тебя твои враги, скрутят, а я топориком, топориком все сучья обрублю и не раз уже, как ты знаешь, обрубал. Может, сам упаду, а твою царскую голову освобожу из прутьев. Вот. А не будет меня, твою голову недруги срубят. Николай Николаевич царем хочет стать, и революционеры ножи точат.

         Говорю Папе, а сам дрожу. Но Царь велик  умом. Господи, Боже Мой, царским лбом своим пола коснулся и сквозь слезы сказал:

         – Отец Григорий, ты мой спаситель. Ты святой, ибо тебе открыты пути Господни.

         А затем Царь рассказал о сне своей матери.

         Я же сказал:

         – О чем буду говорить, если я сон разгадал, не зная его, а чувствуя. Я – защита твоя, твоим врагам на страх и на унижение. Пока живым останусь, все у тебя хорошо будет. Вот.

 

39.

         Поезд Москва-Рим в самом начале апреля 1990 года доставил Ирэн Колчини и Алексея Царева в столицу Италии. Графиня, когда состав пересекал итальянскую границу, напомнила своему любимому мужчине знаменитые слова Николая Гоголя: “Италия, прекрасная моя, ненаглядная Италия“.

         Вечный город понравился Алексею. Каждая точка земли была связана с тем или иным историческим событием.

         Алексей сразу принялся за тщательную работу над записками Распутина, извлеченными Ирэн из банковского сейфа. Царев убедился в достоверности мемуаров отца Григория. Текст с пророчествами русского Нострадамуса потряс его. Сердце Алексея защемило, когда он прочитал, что после семидесяти пятилетней эпохи крыс первым царем России станет Мишка Меченый,   вторым – Борька Беспалый, третьим – ...

         - При публикации записок, – сказал Алексей, глядя прямо в глаза  Ирэн, – необходимо ввести купюры, сделать несколько опущений. Иначе произойдет вмешательство в жизнь людей. Могут легко заранее убить Борьку Беспалого  и других.

         – Нет, – не согласилась Колчини, вспоминая ужас, который испытала при виде духа Распутина в доме Юсупова, – нужно издать все, как есть. Как хотел отец Григорий, так и поступлю.

         – Ты не осознаешь, что говоришь, – начал злиться Царев. – Ельцин еще не стал царем, а всему миру это будет известно. Что сделают его враги?   Уничтожат!

         – Я поступлю, как хотел Распутин, – твердо повторила Ирэн.

         Лицо Алексея превратилось в непроницаемую маску. Ирэн вдруг сообразила, что Царев похож на Николая Второго, только без усов и гораздо выше. Алексей долго думал, графиня увидела, как на его висках вздулись вены.

         – Ты вправе делать все, что угодно, – спокойно сказал Алексей, – но только без меня.

         Царев быстро собрался и, не попрощавшись, ушел.

          Ирэн в который раз бросилась на кровать и разрыдалась. Снова жизнь нанесла ей очередной жестокий удар, но теперь, видимо, уже последний и навсегда.

 

 

40.

         Сентябрь 1916 года. Петроград. Распутин и Мушка.

         Распутин диктует:

         – Новую главу назовем “Как Мама испугалась“.

         Кто сердцем искренне верит в бога, тот и в черта верит. Как не хитри, не лукавь, а черт бок о бок ходит с Господом Богом. Вот.

         Мама не только верит в бога, а вся ее чистая душа в этой вере живет, и потому ее спугнуть так же жалко, как неоперившегося птенчика. А наши святители часто неразумно ее пугают, смущают покой.

 

Императрица Александра Федоровна

 

         Было это давно. Мама сидела с Маленьким на руках в саду у себя и прикорнула. Приснилось ей, что вдруг большой черный орел над ее головой пронесся, да так близко, что Мама почувствовала, будто на нее ветром подуло от взмаха его крыльев. Мама даже вскрикнула.

         А когда вечером спросила у своего духовника – был тогда Феофанушка – что сие обозначает, то он разъяснил: “Надо молиться, ибо черный орел – вестник смерти. Надо молитвой отбить его страшную весть “.

         Уже к вечеру с Мамой такой был припадок, что ее лечащий врач профессор Боткин сказал, что трудно поручиться за ее жизнь.

         Она билась, как подстреленная чайка, и все шептала: “За мной, это за мной прилетел черный орел!”

         Ночью вызвала меня Аннушка Вырубова. Когда пришел к Аннушке, то думал, что уже запоздал – такое у нее было страшное лицо. Гляжу на Аннушку и спросить боюсь. Только чувствую в душе своей, что Мама еще жива, ее дух всегда со мной. Думал иное: не потеряла ли она разум? А Аннушка чуть шепчет: “Иди, иди скорее! Доктора в тревоге. Папа в ужасе“.

         Вошли.

         Всех других выслал. Положил руку на голову Маме. Уснула она и, засыпая, что-то шептала по-английски, да мне не понять. Спрашиваю у Аннушки: “О чем она?”

         Аннушка отвечает:

         – Хочет знать от тебя: к жизни или к смерти этот сон?

         Стал гладить Маму и говорить ей такое веселое, такое хорошее, что у нее лицо, как у младенца, заулыбалось. Заснула. Проспала часа два. Велел принести ее лекарство. Когда выпила, спрашиваю: “Откуда такое? Кто и как напугал?”

         Оказывается, Мама никому, даже Аннушке, ничего не сообщила. А мне рассказала и про черного орла, и про то, как святой дурак разъяснил.

         Рассердился я и повысил голос (уже в то время стал Феофана отваживать от Папы  и Мамы):

         — Он не духовник, а злой каркун. Завидные глаза его. Черный орел есть не вестник смерти, а вестник великой Царской радости! Случится чудесное твое избавление от тех, кто от тебя загораживает милость Божию. Это есть знак хороший!

         После того, как Царица-Матушка совсем успокоилась, то сказал ей:

         – Помни такую мудрость: дураку и ворогу никогда сна не рассказывай.

         Вот.

 

41.

         28 апреля 1990 года в Москве состоялся съезд независимых ученых. Была создана Лига свободных ученых СССР. Алексей Царев стал ее вице-президентом. По его предложению в программу Лиги было включено положение о необходимости отстранения науки, подобно церкви, от государства.

         Главной задачей Лиги съезд признал создание новой науки “Всеведение, или единое знание о мире”.

         Царев с головой окунулся в необычную и важную для него творческую сферу. Он часто вспоминал Ирэн Колчини, однако тут же отгонял от себя мысли о неподражаемой и прекрасной графине. Алексей постоянно ждал сообщения мировой прессы о публикации записок Распутина, но месяц шел за месяцем, а данная весть не появлялась.        

         – Может быть, Ирэн ждет прихода к власти Ельцина? – предположил  Царев, однако и после августа 1991 года мемуары Распутина не публиковались.

         С каждым годом после разрыва с Ирэн Царев все больше и больше с нетерпимой силой ощущал свое ничтожество по сравнению с графиней. Было очевидно, что, не издавая записки Распутина, Ирэн тем самым каждодневно доказывала свою любовь к Алексею.

         Наконец, Царев не выдержал и летом 1998 года вылетел в Рим. 

        

 

 

42.

         Сентябрь 1916 года. Петроград. Квартира Распутина на Гороховой улице. Распутин рассказывает о своей жизни, Мушка записывает.

         Распутин диктует:

         – Главу назовем “Как стукну по столу”.

         Произошло это в 1908 году. В деревнях большое беспокойствие. Уж очень притеснительным был налоговый закон.

Случилось то в нашей сибирской губернии. Описали недоимщиков. Пришли обиженные к земскому начальнику. Он из князей Татищевых. Прислали в деревню на выслугу, чтобы потом в большие паны пролез. Ну, и явились к нему крестьяне-ходоки просить об отсрочке. Главное, умоляли, чтобы коров не угоняли. Там, в селе, что в сорока верстах от Тюмени, шесть коров описали. Три - на вдовьих дворах.

         Они Татищева просят, а он их гонит. Князь криком исходит, а они свое. Захотелось ему по-господски потешиться. Крикнул одного мужика, велел к себе подойти.

         – Если, – грозит, – сейчас не уйдете, собак на вас выпущу.

         В ответ вызванный крестьянин Игнат Емельянов пригрозил народным судом.

         “Как ты, – крикнул князь, – быдло, так разговаривать посмел?!” На Емельянова как цыкнет.

         А Игнат говорит: “Все равно коров не отдадим, всей деревней     пойдем“.

         Панок взъелся. Велел собаку спустить. Собака, лютый волк, кусок щеки вырвала и грудь прокусила. Игнат к вечеру скончался. Спаси его, Господи.

         А через три дня мужики живьем сожгли урядника, когда заявился за податями. И княжий дом, как свечка, сгорел. Только-только домочадцы живьем выскочили.

         Узнав все, я решил с Царем разговор разговаривать. Взял и иеромонаха Илиодора с собой, тогда мы дружили, не пакостничал он еще. Говорю я, а при беседе и Царица-Матушка присутствует.

         Вот, сказываю, до чего люты начальники, живьем человека загрызли, ходока за мирское дело.

         Царь по началу молчал, а как дошло слово до того, что урядника живьем сожгли, то вскочил и закричал: “Всю деревню под суд! Всем розги! Всем розги!”

         Илиодорушка побледнел и тоже шепчет: “Под суд, под суд“.

         Я как стукну кулаком по столу. Царица-Матушка вскрикнула, а Царь затрясся.   

         Молчи, говорю, молчи, подтыкало, – это я Илиодорушке, – я не тебе, а Царю говорю. И продолжаю, обращаясь к Папе:

         – Ты мужика как учить собираешься? Через зад? Зад драть хочешь – дери, а только разум через голову входит. Зад выдрал, а в голове у мужика дикая злоба на тебя вырастет.

         Царь побледнел:

         – А что же делать следует?

         – А то, что науку не розгой, а умным словом вводить надобно. И тогда монархия народной будет. И всеведение в России создать необходимо, чтобы люди мир единым видели.

         Как вышли мы от Царя, Илиодорушка плачется:

         – Как ты смеешь так с Государем разговаривать?

         – А то как же? С Царем говорить не разумом надо, а духом. Он разума не понимает, а духа боится.

 

43.

            - Всегда верила, что ты захочешь снова увидеть меня, – сказала Ирэн, непринужденно целуя Царева в щеку и ощущая кожей лица отращенные им усы и бороду. Теперь Алексей стал совершенно похож на Николая Второго. (Объяснение, почему Царев отпустил усы и бороду, дается в книге 2 «Любовь к Распутину» стологии «Русская жизнь, или всеведение»).

         – А если бы я не приехал?

         – Тогда после моей смерти узнал, что записки Распутина и все деньги завещаны тебе.

         Алексей нежно обнял Ирэн. Слова были излишни.

         Казалось, она нисколько не изменилась ни внешне, ни в поведении за девять лет разлуки.

         Поняв его взгляд, Ирэн сказала:

         – Дважды делала подтяжки лица. Но это не важно. Главное, ты тогда подарил мне вторую молодость. А сейчас ощущаю себя как бы твоей матерью  или.... бабушкой. Выбирай, что хочешь.

         – Ирэн, я стал совсем другим. Мы, члены Лиги свободных ученых России, создали всеведение, или единое знание о мире. Оказывается, мир един, универсален, и любое взаимодействие в нем описывается одинаковыми по структуре сущеформами. Во вселенной содержатся мириады планет типа Земли и мириады Россий на них, и все они между собой связаны. Распутин, ты, я были и есть в этих очагах цивилизации. Усредненные наши проявления сохраняются и постоянно влияют друг на друга. Может быть, на другой Земле тебе сейчас тридцать лет, а мне восемьдесят, или мы ровесники – случайные характеристики разные, а главное остается неизменным: наша встреча и подготовка записок отца Григория к изданию, и задержка их публикации из-за любви.

         – Что-то подобное сама интуитивно чувствую, – проговорила Ирэн, радуясь мыслям Царева. – Значит, я ни в чем не виновата. Совершенно не   важно, когда люди узнают думы русского старца.

         – И не важно, какие люди, – добавил Алексей, – мы, земляне, или наши вселенские близнецы-братья-сестры.

         – Да, не важно, – сказал появившийся перед ними дух Распутина, – совсем не важно. Вот.

 

30   апреля – 23 мая 1998 года,

                                         дер. Григорово Московской обл.